Надежда Лавринович - Нелюбимые

– Будет гаденыш со мной расти, на глазах! Все, мать, не дави! – отрезала Мария.

– Что же ты делаешь, Маша?! Что делаешь?! – тяжело вздохнула Бранислава, украдкой вытирая слезы.

Арсений, в разговоры и выяснения не вмешивался. С малолетства он привык абстрагироваться, уноситься подальше от всего того, что происходило за стенкой. Чаще всего это удавалось ему с помощью музыки. Несколько лет назад Захар отдал Арсюше свой плеер, с тех пор мальчик использовал его каждый раз, когда температура в доме поднималась. Вставив наушники, он слушал органные концерты Баха, симфонии Бетховена, Вивальди и Моцарта. Непостижимым, волшебным образом, музыка лечила, зализывала раны. Пусть ненадолго, но она уносила его в волшебные, фантастические миры. Впервые Арсений услышал Баха по радио. Будучи совсем еще крохой, он внимательно слушал, завороженный, потрясенный глубиной и величием МУЗЫКИ. Став старше, Арсений самостоятельно подобрал для себя репертуар как классической, так и современной музыки. Именно музыка стала ему лучшим другом и помощником. Слушая, он словно бы очищался, исповедовался, освобождал душу от грязи.

Что касается Захара, то тот боялся гнева супруги, ее вспышек ярости, боялся, что однажды она уйдет и потому на многое закрывал глаза:

– Мальчик-то не мой, – думал он малодушно, – как ни крути, а не мой. А Манечка мать, ей виднее.

Захар прекрасно видел, ЧТО Маша творит с сыном, но был с ним строг, в отличие от тещи не старался компенсировать отсутствие материнской любви. Где-то в глубинах души, он подленько радовался, ликовал. Нелюбовь жены, по его мнению, говорила о том, что великая страсть к Аркадию если не умерла, то приобрела совершенно иной, противоположный оттенок. Так ему хотелось думать, и он так думал. Захар любил Марию и страдал, страдал потому что знал – она не смогла забыть своего Аркадия, так пусть хоть не любит его больше. Захар с отвращением представлял, как было бы ужасно, если бы Маня обожала сына, лелеяла бы его именно потому, что он так немыслимо похож на подонка отца. Да и как тут забудешь!? Маленькая копия Аркаши смотрела ежедневно синими-синими глазами. Иной раз Захар ловил себя на том, что испытывает к приемному сыну неприязнь. Пока Мария крутила роман с мужчиной своей мечты, Захар ревновал, но терпеливо дожидался, однако видеть соперника изо дня в день оказалось выше его сил. Они никогда не говорили об этом, но Аркадий словно бы жил с ними бок о бок, изо дня в день.

– Я себя переоценил, – после очередной ссоры понял Захар, – почти невозможно полюбить чужого ребенка. Для МЕНЯ это оказалось невозможно.

Хотела было Бранислава переехать, чтобы поближе к Арсюше быть. Но дочь не позволила:

– Нет, мать, не нравится мне это. Тесно, шумно, душно. Ты лучше в гости иногда приезжай, а то сама знаешь, совместное проживание до добра не доведет. Да и Захару это не понравится.

– Да где же тесно? – удивилась Бранислава, – Вон у вас какие хоромы, места всем хватит.

– Все, мать, не начинай сначала! Не жить нам вместе и точка.

Подросший Аресений не раз уговаривал Маню отпустить его к бабушке, но кроме вспышек агрессии, ничего не добивался:

– Вот будет тебе восемнадцать, катись ко всем чертям, щенок! А пока мне решать! Дома будешь жить, поганец, дома! Мамочке надо чтобы ты здесь был, рядом!

Арсений всегда провожал бабушку на вокзал, выезжали загодя, чтобы подольше побыть вдвоем. Облюбовали кафе недалеко от Белорусской, в нем жарили вкуснейшие чебуреки, ароматные, золотистые, сочные. Сидели, ели чебуреки, неспешно пили чай, разговаривали и вздыхали. А потом долго стояли на платформе, обнявшись, не в силах проститься. Однажды Бранислава не выдержала, решилась и подговорила Арсения поехать с ней:

– Уедем, милок, а там, глядишь, смирится мамка твоя.

Арсений радостно кивнул и заулыбался, расцвел, побежали перед глазами картины мирной жизни рядом с Браниславой. Мальчику так хотелось тепла, что он не раздумывая ни секунды, рванул бы куда угодно, лишь бы знать точно – он нужен, его любят и принимают.

Ничего не вышло, Машка не поленилась, кинулась в вдогонку, подобно ведьме из сказок. Водила Мария не плохо, но за руль садилась редко, поскольку пила. Захар же, предпочитал передвигаться на служебном автомобиле, оставляя свой в гараже. В тот день, Мария никак не могла завестись, машина будто сознательно не желала участвовать в погоне. Машенька злилась, чертыхалась, поносила «груду железа» на чем свет стоит и своего добилась. Летела она так, словно черти за ней гнались, и настигла-таки беглецов в Полоцке, при пересадке.