Владимир Власов - Волшебная флейта

– А что видели вы? – по-видимому, инспектор обратился ко мне.

– Он ничего не видел, – бесцеремонно заявил мой товарищ, – он слепой.

– Но как же?! – возмутился я. – Я видел, как его душа вознеслась на небо.

Ни милиционер, ни мой учитель не придали моим словам никакого значения. Они также оставили без внимания моё замечание, когда я выразил своё удивление по поводу того, что после такого удара, когда вся машина разлетелась на части, радио продолжало работать, что, наверняка, явилось вмешательством нечистой силы.

После этого моего заявления Василий Антонович поспешил увести меня в школу. Поднявшись на второй этаж в кабинет физики, мы опять устроились за его столом и продолжили прерванную беседу.

– В подобных случаях, – недовольно заметил учитель, – я прошу тебя воздерживаться от заявлений и умозаключений, которые ты только что высказывал дорожному инспектору. Пойми, что не все люди шизики, как мы с тобой. Есть и нормальные люди, которым странно слушать такие речи. Если ты будешь везде распускать свой язык, то быстро попадёшь в психушку. Это мне ты можешь говорить всё, что думаешь. А дорожному инспектору глубоко наплевать на твои глубокие умозрительные выводы. У него и так жизнь не лёгкая, не то, что у нас с тобой. Может быть, ему за день приходится выезжать до десяти раз на такие случаи, и если каждый раз он будет выслушивать от свидетелей подобные бредни, то через месяц у него самого крыша поедет.

– А что я такого сказал? – возмутился я.

– Ничего особенного, – успокоил меня учитель, – но такие вещи лучше рассказывать психиатру.

Я показал ему всем своим видом, что обиделся.

– Да ладно, тебе дуться, – сказал учитель через минуту, – ведь мы же друзья. А это правда, что ты увидел что-то на месте аварии?

– Я же сказал тебе, что видел белое пятно, которое подобно надутому шарику поднялось в небо.

Василий Антонович задумался, а потом молвил:

– Может быть ты и прав. Ведь мы не знаем всего, что происходит в этом мире. Мне кажется, что зрячие отличаются от слепых тем, что живут по понятиям, не вникая в созерцательную сущность вещей. Мы как бы видим этот мир, и эта видимость скрывает от нас их содержательную первооснову, вот почему мы всегда ошибаемся и следствие принимаем за причину. Об этом в своё время, мне кажется, догадывался ещё Эммануил Кант. Даже кантианская концепция трансцендентализма, противопоставленная метафизике, рассматривает пространство и время ни как понятия, а как формы созерцания, и созерцательное представление, единичное и непосредственное, по его мнению, обладает бесконечным богатством определений. И если понятие отличается от созерцательных форм своей абстрактностью, и возникает в результате дискурсивного объяснения, когда рассудок переходит от одного созерцательного представления к другому, отбирая общие признаки и конструируя некий общий, абстрактный объект, то созерцание всегда является первичным по отношению к понятиям. Поэтому, мне кажется, что, то, что ты увидел сегодня, я имею в виду душу, воспарившую в небо, и твоего красавчика, является ничем иным как проявлением первоосновы, которая соединяет воедино твое субъективное созерцание и объективную реальность.

– Прошу пояснить твою мысль, – подскочил я на стуле, испытывая сильное волнение, – Ты полагаешь, что душа этого юноши и красавчик существуют реально?

– Конечно. Но только они существуют в другом измерении, которое недоступно нам, зрячим. А вот со слепыми, по-видимому, дело обстоит иначе. У них, вероятно, есть такие возможности проникновения в это измерение.

С улицы через открытое окно донеслись шумы лебедки автопогрузчика, убирающего с улицы остатки разбившейся машины Тойота «Кабриолет».

– Значит, я, в самом деле, могу видеть то, что не под силу зрячему? – окрылённый надеждой, я высказал своё предположение.

– По-видимому, так оно и есть, – согласился учитель. – Дело в том, что если связать воедино пространство и время, и представить это, ни как абстракцию разных пространственно-временных объектов, а как созерцательную сущность, обладающую, помимо общих своих собственных различий, которые не входят в абстрактные дискурсивные конструкции, ещё и своей неуничтожимой наличностью, то тогда любое конкретное время начинает мыслиться, как часть одного и того же бесконечного времени, а пространство, занимаемое этой сущностью, как продолжение бесконечного общего пространства. А это значит, что любая сущность, проявившаяся во времени и пространстве, уже неуничтожима. Просто она меняет свою оболочку, становится своего рода частицей единого целого. И как конкретное частное пространство, имевшее свое наличие в реальности, преобразуюсь, не теряет своего наличия, а продолжает существование благодаря своей энергетической потенции в некой запредельной сфере, куда переходит без остатка.