Елена Машенцева - Песнь о птице Алконост

В душе теплилась последняя слабеющая надежда: источник силы услышал таки его зов и откликнулся. Мать сказывала, как сотню зим назад далекий пращур так же спас столицу от магического удара, сумев активировать защитные силы стены прямо из далекого Сайнона. О, что бы он отдал теперь за это! Мгла сгущалась, где-то протяжно и тоскливо, словно в последний раз, завыла стая волков. Они предчувствовали особенно холодную ночь, особенно долгую метель. Тимир только покосился на свои окоченевшие руки. Уже не болели, как раньше, а только глухо ныли. Кончики пальцев из багряно красных медленно становились сизо-белыми. Только бы успеть. Предчувствие шевельнулось в сердце холодной змеёй. Оно ещё никогда не обманывало Повелителя, сберегая жизнь в самых кровавых сражениях, заставляя опасаться самых, казалось бы, верных соратников. Но сейчас Тимир надеялся, что где-то, за много миль отсюда, замок постепенно засыпает, один за другим гаснут огоньки свечей в окнах, а его преданная жена печально вглядывается в заснеженную долину и читает молитву о нем, скрестив на округлившемся животе теплые тонкие пальцы. О, пусть так все и будет! Если в уголке слепнущих глаз и появилась слеза, то вскоре замерзла, смешавшись с первыми колючками метели. «Вот и все»,– мелькнуло в голове. В зарождавшемся стоне пурги слышался ему хохот ведьм. Тимир знал, что эту ночь ему не пережить, знал он также и то, что не остановится, не станет искать укрытие, не сможет спокойно сидеть, чувствуя, что где-то там его нерожденный сын и жена подвергаются смертельной опасности. К волчьему вою примешался другой, низкий, незнакомый. Кто это был? Змея в сердце тревожно подняла гладкую, блестящую голову, прислушивалась, но не узнала. Незнакомцу вторил похожий, только совсем в другой стороне, намного севернее. Тимир криво усмехнулся и подумал, как теперь он станет на удивление легкой добычей. Самый выносливый скакун Вессии тревожно заржал. Грива животного на глазах обрастала льдом, побрякивала на ветру. Спустя мгновение очумелый от усталости и не на шутку испуганный конь налетел на безобидный обледенелый холмик и обиженно мотнул мордой, наклоняясь к земле и вырывая у седока поводья. Сбился с вымученной иноходи, захромал ещё сильнее. Тимир, казалось, не обращал на это внимания, из последних сил пытаясь в белесом пространстве, заполненном снежными осами, различить очертания Оркреста. Ногами ощутил волну боли, прокатившуюся по телу несчастного ахалтинца. «Может, так лучше, – отрешенно подумалось всаднику.– Умереть здесь, заснуть под теплой всепрощающей периной и разлепить веки только весной, когда с могильных курганов схлынет мутная снеговая водица. Лучше так, чем узнать о них…». Из-за начинающейся метели махрово- черная пуща на горизонте стала почти не различима, а холод из врага постепенно превращался в союзника, усыпляя и примиряя. Он закрыл глаза. Порыв ледяного ветра заставил ссутулиться, спрятать шею в высоком меховом вороте. Мокрое крошево свалилось за шиворот. Скоро это совсем перестанет его волновать. Неожиданно воцарилась напряженная тишина, словно на глаза и уши разом натянули тяжелую шапку из толстошкурого веретенника. Друг или враг? Змея сверкнула зелеными глазами и застыла, тревожно стрекоча – плохой знак. Тимир разглядел за снежным маревом маленькое черное пятно, маячившее у чернильно-размытой кромки леса. Оно приближалось, разделяясь на пять ещё более крохотных. Всадники скакали навстречу. Не увидел, а только почувствовал: впереди брат. В глубине души плеснулась радость спасения, но тут же сменилась полувоем-полустоном. Это могло означать только одно – беда. Змея была права. Он больше не мог сдерживаться, уткнулся в ледяную гриву коня и тихо застонал. Гнедой почувствовал щемящую, безбрежную тоску хозяина, постепенно замедлился, а потом и вовсе встал, как вкопанный.

Когда всадники приблизились к Князю, на суровом лице Повелителя нельзя было различить даже следов боли. Только бесчувственная маска. Он смотрел на них из-под густых черных бровей бесцветными глазами, пугающе безразличный, всесильный и бессильный одновременно. Всадники немедленно спешились и упали перед Повелителем в колючий аршинный сугроб. Владимир первым поднял голову, стараясь не глядеть брату в глаза.

–Повелитель!

–Говори, – выдавил Тимир бледными потрескавшимися полосками губ. Сгорбился. Он знал все, что скажет ему брат, и это непосильной ношей ложилось на плечи, мешало дышать.

Читать дальше