Борис Алексеев - Испанская одиссея

По мере того как его глаза перебегают с одной строки на другую, корпус старика медленно разворачивается в мою сторону. Наконец он прекращает читать, поднимает глаза и фокусирует взгляд прямо на мне. Я едва успеваю увернуться от выпущенных в меня двух колких смоляных стрел и сменить на лице выражение охотника на гримасу беззаботного гуляки.

В вестибюле много народу и довольно шумно. По рассеянному состоянию старика я понимаю, что стрелы, выпущенные в мою сторону, предназначались вовсе не мне, а кому-то другому, о ком, видимо, сказано в депеше. Дальнейшие события показали, что я оши- бался,– стрелы предназначались мне. Однако сейчас его видимое «безразличие» лишь добавляет моим действиям уверенности, вернее, наглости в исполнении задуманного шпионства. Почти не таясь, я наблюдаю, как старик тщательно мнёт бумагу и затем резким движением бросает комок в урну, будто освобождает- ся от тягостной нужды. С минуту стоит неподвижно. Убедившись, что комок исчез в урне окончательно, он расправляет сутулые плечи, выпячивает подбородок и, выпустив в мою сторону ещё одну стрелу «с прищуром», решительно направляется к выходу.

Я иду за ним. Эпизод со стрелами, едва не проткнувшими меня пару минут назад, беззаботно рассыпается в памяти. Так волна при ударе о волнорез крошится на миллионы незначащих брызг и перестаёт существовать. А ведь только что она, как всякая большая форма, обладала уникальным внутренним содержанием…

Наше «двухместное каноэ» пересекает бурлящую гавань вестибюля, проходит «пороги» вращающихся проходных дверей и оказывается на ступенчатой отмели огромного уличного океана. Я крадусь метрах в шести от старика. Он же всё время прибавляет шаг, будто сбрасывает с сутулых плеч мне под ноги мгновения своей прожитой жизни.

Не скрою, меня буквально распирает от молодецкого задора и интриги происходящего. Ведь я погружаюсь в чужую тайну! «Эх, был бы я писателем! – подумалось тогда.– Вот она, книга! Судьба сама подносит перо – пиши!»

Рискуя привлечь недоуменные взгляды уличных прохожих, я вышагиваю за спиной старика и всё более любуюсь деталями его забавного экстерьера.

Передо мной необыкновенный «исторический» артефакт! Длинные шорты болтаются на худых жилистых ногах, как открепившиеся паруса двухмачтовой бригантины. Обут старикан в поношенные кроссовки поверх плотных шерстяных носков. Сутулое, обнажённое до пояса тело исковеркано бесчисленным количеством лилово-коричневых пятен и мозолистых бугорков. Спина напоминает старый морской бакен с налипшими чешуйками устриц, рачков и сухих перевязей морской травы.

Поминутно я спрашиваю себя: «Зачем ты идёшь за ним?». И продолжаю идти, не ожидая ответа…

Старик выходит за территорию бассейна и направляется к бухте. На одном из круговых перекрёстков он неожиданно останавливается и оглядывается назад. Я синхронно разворачиваю голову и тоже оглядываюсь. Возле самой дороги, на балконе старинного особняка, мне видится молоденькая девушка. Она держит в руках красный невероятно длинный шарф. Девушка подбрасывает шарф вверх и, управляя им, как воздушным змеем, перебегает с одного края балкона на другой. При этом шарф послушно следует за ней. Наконец она останавливается, обвязывает шарфом тоненькую шею и на моих глазах превращается в огненный кокон!

Припоминаю строки из учебника начальной мореходки: «Красный свет маяка обозначает левую от безопасного сектора область для приближающихся судов». Знать бы тогда, сколько слёз и человеческого горя произведёт в моей судьбе этот красный ориентир житейского фарватера!..

Очарованный танцем милой сеньориты, я так и стою, обернувшись назад и совершенно позабыв о старике. Через какое-то время сквозь шум машин и дальние крики чаек мой слух улавливает шарканье его удаляющихся шагов. Звук стёртых подошв почему-то напоминает мне неприятное поскрипывание песка на зубах. Я распрямляюсь и вижу покатую спину старика далеко впереди, почти у самой бухты. Несоответствие расстояния и моих слуховых впечатлений озадачивает меня. Я снова оборачиваюсь назад.

Ни старинного особняка, ни девушки на балконе нет и в помине. За моей спиной галдит обыкновенная курортная толкучка, и чёрные размалёванные негры липнут к посетителям, как сладкая вата.

С того дня прошло шестьдесят лет, но я отлично помню ужас, охвативший меня от внезапной перемены декораций. Однако самым удивительным оказалось не это. Увлечённый игрой в преследование, я не стал ломать голову над чудовищной метаморфозой бытия, свидетелем которой только что оказался, но беспечно (о, молодость!) вновь поспешил за стариком.