Ким Харрисон: Немертвый в саду добра и зла

Арт чувствовал, что она знала, что вселяла в него, позволяла ему. Он был мертв достаточно долго, чтобы научиться сдерживаться, чтобы растянуть прелюдию до пределов.

— Ты споришь, не открываешься и отказываешься работать в команде, — сказал он, его голос был хриплым.

— О… — она надулась, достаточно сильно схватила его за волосы на затылке, чтобы причинить боль. — Я не плохая, мистер Арти. Я — хорошая маленькая девочка… когда меня должным образом мотивируют.

Ее голос переливался игриво и все же властно, и он низко ответил. Его жар поразил ее, и она разжала пальцы. Она нашла его предел.

Он двигался так быстро, что она скорее почувствовала, чем увидела его движение. Его рука резко накрыла ее руку, удерживая пальцы на черных локонах на его шее, заставляя ее зарыться в них снова.

— Твоя характеристика субъективна, — сказал он, его глаза прервали ее дыхание, которое как раз выровнялось. — И я решаю продвинешься ты или нет. Пискари сказал, что ты будешь стоящей охотницей и перетянешь меня повыше в иерархии О.В., пока сопротивляешься, но если ты сдашься, я получу работу получше и попробую тебя.

На этом Айви сделала паузу, ревность затопила ее. Арт был достаточно тщеславен, чтобы считать, что Пискари отдаст ему ее, а, по-правде, Пискари использовал Арта, чтобы управлять ей. Это был комплимент обратным способом, и она презирала себя за любовь к Пискари, тем более за жажду внимания и благосклонности мастера-вампира, она ненавидела себя за это.

— Я сдаюсь, — сказала она, ярость сплелась с ее жаждой крови. Это был мощный микс, который жаждали большинство вампиров. И вот она дарит его ему. Единственное, что им нравилось еще больше — это был вкус страха.

Но надменная улыбка Арта удивила ее.

— Нет, — предупредил он, силой немертвого он отбросил ее назад к лифтам. Она сильно ударилась спиной и стала хватать воздух, что бы восстановить дыхание. — Теперь все не так просто, — сказал он. — Шесть месяцев назад ты могла бы отделаться укусом и новым шрамом, которым я бы похвастался, но не сейчас. Я хочу знать, почему Пискари потворствует тебе сверх всякой меры. Мне нужно все, Айви. Мне нужна и твоя кровь, и твое тело. Или ты не вылезешь из этого маленького говенного кабинета без того, что бы вытянуть отсюда и меня.

Страх, непривычный и шокирующий, просочился в нее и сжал сердце. Арт почуял это и вдохнул воздух.

— Боже, да, — простонал он, его пальцы свело судорогой. — Дай мне это…

Айви почувствовала, что ее лицо похолодело, и она попыталась оттолкнуть Арт от себя, но потерпела неудачу. Кровь она могла бы дать, но кровь и тело? Она флиртовала с безумием год, когда Пискари призвал ее к себе, ломая ее, поднимая ее к великолепным высотам страсти, которую ее молодое тело едва могло выдержать, а потом бросая ее душу на самый низменный уровень, чтобы она заплатила за это, заставляя ее становиться на колени и делать все, чтобы угодить ему. Она знала, что это была проверенная манипуляция, уже испробованная на ее матери, ее бабушке и ее прабабушке, до тех пор, пока он не стал в ней настолько хорош, что жертва сама молила о мучениях. Но это не мешало ей желать этого.

Верная его словам, она настолько хорошо получала, насколько хорошо давала. И она чуть не убила себя от взлетов и падений, которые Пискари тщательно выстаивал в пределах ее склонности к эйфории разделения крови, деформируя ее, смешивая ее с потребностью в любви и тягой к признанию. Он формировал ее в яростно страстную партнершу по крови, богатую экзотическими вкусами, которая развивалась, смешивая более глубокие эмоции любви и вины с чем-то, что было примитивно диким актом. То, что он делал это только для того, чтобы сделать ее кровь слаще, не имело значения. Это было то, кем она была, и виноватая часть ее торжествовала от отказа, когда она позволяла себе отказаться от всего.

Она выжила, создавая ложь, что разделение крови было бессмысленным, если его не смешать с сексом, после этого, для нее это стало способом показать кому-то, что она любит его или ее. Она знала, что эти два понятия были так перепутаны в ее уме, она не могла разделить их, но она всегда могла выбрать, с кем она могла поделиться, избегая мысли, что ее рассудок висел на лжи. Но сейчас?

Она смотрела в черные глаза Арта, видя его удовлетворение от насмешки и проверки жажды крови. Он был бы изящным партнером, красивым и умелым. Он бы позволил ей сгореть, заставил ее плакать для того, чтобы надавить на нее, а взамен она дала бы ему все, чего он жаждал, чтобы найти и больше… и она проснется в одиночестве, использованная, а не в колыбели из защищающих рук, которые простили бы ее за ее деформированные потребности, даже если то прощение родилось в еще большем количестве манипуляции.