Марина Ефиминюк - Магические узы

Все закончилось, я теперь действительно была свободна! Мои магические узы растаяли.

– Зачем в лавку к травнику завалилась? – вдруг произнес Ратмир. – Он теперь до конца жизни заикаться будет.

– Я Свечку убила, хотела на помощь позвать. Я не испытываю никакого раскаяния. Это делает меня плохим человеком?

– Ты ее не убила, а ранила, – уверил меня Ратмир. – В плечо. Она уже скандалит и доказывает, что ты на нее напала.

– Что с ней теперь сделают?

– Уволят с должности и память сотрут еще по дороге в лечебницу.

Он задумчиво замолчал, а палец ласково поглаживал мою ладошку.

– Как думаешь, – хрипловато спросила я, – меня тоже уволили из конторы?

– Угу, – отозвался Ветров. – Я выяснял. Тебя вышвырнули на следующий день после циркового представления со Стрижом и банкой драконьей крови.

– Вот ведь какое цао! – цыкнула я гоблинское ругательство.

– Если тебе станет от этого легче, то фигуристую барышню и очкарика тоже выперли.

– Ждану и Здышко? Их-то за что?

Глупо, конечно, валяться посреди музейного холла рядом с орущим дурниной свихнувшимся магом и обсуждать бывших коллег, но хотелось подумать о чем-то другом, только не о выживании.

– Я бы вас тоже уволил, – со смешком заверил Ветров. – Вы же расколотили банку с драконьей кровью!

С правдой не поспоришь.

– Я хочу сделать татуировку, – заявила я.

Он долго не отвечал, а потом открыл рот, чтобы просто сказать:

– Нет.

– И вступить в орден.

– Даже не думай. Родишь мне четырех детей и будешь сидеть дома.

– Никогда не хотела четырех детей. Двух, не больше.

– Не обсуждается.

– Я все равно вступлю в орден.

– Хочешь превратить меня в буйного неврастеника? – простонал Ратмир.

– Эй, Ветров, Истомина! – Над нами склонился Богдан, лицо у него было в синяках и ссадинах. – Вы чего разлеглись, голубки недобитые?

– Отвали, – безразлично отозвался Ратмир.

– Цао, Истомин, – поддакнула я.

– Чего ты сказала?! – взвился тот и, клянусь, совершенно не по-братски слегка пнул меня ботинком под ребра. – На старшего брата – гоблинским матом?! У тебя вообще борзометр сломался, что ли? На ковер к Венцеславу оба и немедленно!

– Это еще за что?! – возмутилась я, приподнявшись на локтях.

В холле велись лихорадочные работы. Зеленоватыми лучами ограничителей перекрыли вход. Оставшихся посетителей люди ордена и стражи порядка форменно держали в заложниках. Любители древностей захлебывались возмущением, ругались и отчаянно хотели сбежать из музея.

– За скандал в лавке травника и использование боевого тумана! – рявкнул брат, покрасневший от возмущения. – Тебе сейчас покажут «цао», умница! Давайте, поднимайтесь, герои! Блин…

Лето пришло незаметно. В воздухе летал похожий на снег тополиный пух, от булыжных мостовых даже после захода солнца сочилось тепло. Ветих замирал в предчувствии грозы, но небо каждое утро поражало глубокой синевой, и ничто не мешало горячему светилу щедро лить лучи на башни и площади города.

Спальные холмы медленно погружались в дрему. Прозрачные сумерки окутывали тихую улочку, где уютно устроился родительский двухэтажный домик с покосившимся почтовым ящиком на входной двери. Ветер тревожил листву на деревьях, не даря прохлады, но меня все равно порядком колотило, правда, от дурных предчувствий.

– Пошли отсюда, – пробормотала я сквозь зубы, мрачно разглядывая криво нарисованный светящейся краской номер дома на почтовом ящике. Помнится, что малевали мы цифры вместе с Богданом в далеком детстве и, подравшись из-за кисточки, разлили краску. Потом наше крыльцо по ночам лет пять светилось кляксами.

Отчего-то никто не торопился открывать дверь, даже после повторного настойчивого стука. Отличная возможность смыться! Пока не поздно, я дернулась, намереваясь слететь с высокого крылечка и трусливо броситься наутек.

– Даже не думай, – отозвался Ратмир и предупреждающе сжал мой локоть, не давая сбежать. – Нам действительно пора официально познакомиться с твоим отцом.

Белая рубашка и щегольской жилет ему необычайно шли и делали похожим на слишком взрослого для меня университетского профессора. Фасонистая клетчатая шляпа с узкими полями, чуть заломленная набок, прятала маленькие рожки.

– Ты сначала познакомишься, – безрадостно прокомментировала я, вытирая неприятно влажные ладони о юбку, – и тут же захочешь раззнакомиться обратно. Поверь, я в этой семье четверть века прожила.