Гитары преподавателей звучали отлично, ударные тоже держали уровень. Музыкальные аксакалы знали свое дело. Группа играла спирит – ужасно популярный в то время музыкальный стиль, просочившийся с самого дна Эхо. В основном спирит исполняли мужики, но голос Беатриче для меня лично вывел этот стиль на новый уровень. Клавишные, которыми заведовал Ханс, перекликались с ревом гитар, но не в пафосной безвкусице рок-опер, а в совершенно неведомой форме. Психоделические нотки, выдернутые будто бы из самых жутких триллеров, кружили над танцполом, глубокий бас заставлял вибрировать каждую клеточку тела, а таинственно-мрачный, но игривый голос девочки-подростка лишал рассудка, совершенно обезоруживал, делая нехотя заруливших на конкурс родителей и опекунов послушными рабами закоренелой, неизлечимой депрессии. Беа пела, что некто всегда останется для нее единственным, но она слишком испорчена, чтобы не искать удовольствия на стороне; что она лишь смотрит, как дни проносятся мимо, терпеливо позволяя судьбе провести ее до самого конца. Где каждый в наивысшей степени одинок, но при этом и абсолютно свободен.
Концовка песни принудила меня полностью потерять ощущение себя. Трое мужиков, лысоватых и скучных на вид, с которыми можно было бы травить пошлые анекдоты или обсуждать в пабе футбольный матч, выжимали из своих инструментов невероятный саунд. Врубая педаль за педалью, они заставляли гитары стонать в параллельных измерениях, а ди-джей Ханс шлифовал мрачное психоделическое великолепие, насыщая его, заставляя пульсировать, делая его живым. А не сорвался ли я?» – пронеслась в голове мысль, настолько непривычно было испытывать в мире живых подобную бурю эмоций, забыв обо всем на свете. Как подстреленный зверь, я еще мог кое-как шевелиться и боролся за жизнь, «я просто постою вот тут, у закусок, просто выпью чего-нибудь», и, может, получилось бы, не будь у микрофона Беатриче. Кокетливо и меланхолично, дерзко и спокойно, она производила на свет неземные ноты, и слезы невольно телки по щекам взрослых, прячась в щетине отцов, и, вобрав в себя тушь, черными струйками уничтожали макияж матерей. Песня, наконец, закончилась, оставив родителей хлюпать носами и аплодировать, зажав между пальцами бумажные платки.
– Вот это да, – сказала Амида.
– А я думал, будет белый танец, – старался пошутить я, вытирая глаза салфеткой.
– Куда уж тут белый! Ты себя видел? Красный, как помидор!
Не успела Беа спуститься со сцены, как из туалета послышался истошный крик. Несколько человек среагировали мгновенно и ринулись на звук, мы с Амидой были в их числе. «Только бы не Литус, только бы не Литус!» – взволнованно повторяла она.
Второй раз за день я видел человека, сидевшего на полу в луже крови, подпирая спиной стену. Девочка-школьница обнаружила в туалете кудряшку-ведущую со вскрытыми канцелярским ножом венами на запястьях. Я не успел даже испугаться, а Амида уже прислонила к стене вытянутые вверх руки девушки.
– Айро, нарви бумажных полотенец! Только не бери крайние, рви из глубины!
– Да, да, сейчас!
Похожий на прямоходящего бегемота, директор в сером пиджаке ввалился в уборную, растолкав столпившихся у входа мальчишек, девчонок и родителей.
– Каролина, это уже второй раз за месяц! Откуда ты только деньги на штрафы берешь!
– Не твое дело, – с трудом выговорила кудряшка.
– У-х-х! Уволю, попомни мои слова! – грозил кулаком директор.
– Может, лучше не дадим ей умереть?! – сказала Амида. – Тащите аптечку! Я врач!
– Как будто в первый раз, – злобно огрызнулся директор. – Я уже вызвал скорую. Каролина, вы же педагог!
– Да всё эта песня, гражданин директор… она как будто про меня, – с грустью раскаивалась кудряшка, сменив дерзость на бессилие. – Это девочка, как она может такое петь? Сколько ей? Пятнадцать?
– Четырнадцать, – сказала Амида, сжимая салфетками запястья кудряшки. – Я думаю, это не ее песня, Беа, все-таки, еще ребенок, пусть и строит из себя спирит-принцессу. Вы будете жить, так что за штраф не беспокойтесь. Гражданин директор, отправили бы вы ее на реабилитацию! Знаете же, суицидники сами не выздоравливают!
– Гражданка родитель, думаете, я могу себе такое позволить?
– Обратитесь в Совет, они пришлют замену!
– Ага. Обязательно. Как они всегда и делают.
– Я бы могла помочь вам. Меня зовут Амида Дорис, слышали может? Я воспитываю Литуса и Беатриче, работаю в Совете.
– Так вы врач или советник?
– Бывший врач. Но с порезом вен справлюсь уж как-нибудь, не переживайте.
Читать дальше