Марина Дечко: Дочь алхимика

Длинный коридор оказался необычно пустым, и только старый швейцар, ждавший у порога, пожелал:

— Доброй дороги, господа!

Улыбнувшись в ответ служащему пансиона, я ступила на широкое крыльцо, подставив разгоряченные щеки под полуденное апрельское солнце. Весна в этом году запаздывала, отчего холодный ветер по-прежнему низко гнул верхушки деревьев.

Бросив прощальный взгляд на темно-серые каменные стены пансиона, так и не ставшего родным домом за восемь лет, я вложила руку в широкую ладонь маркиза. И, сделав глубокий вдох, позволила ему помочь мне забраться в черную карету, ждавшую у подъезда.

Лошади сорвались с места в ту же минуту, как хлопнула дверца. Невольно вздрогнув, я постаралась не поднимать на господина Левшина глаз: незачем заставлять его ненавидеть меня еще больше, чем сейчас.

Впрочем, если забыть о том, что меня везут на опознание тела и на допрос, путешествие можно назвать вполне комфортным, потому как хода лошадей почти не слышно. И старая дорога, полная ям и ухабов, отчего-то ложится под колеса кареты ровно, гладко, по всей видимости, тоже опасаясь гнева молодого министра.

Неожиданная догадка заставила сердце биться сильнее, и лишь тогда я позволила себе взглянуть в окно. Через тонкое стекло заметила, как мы движемся в облаке тусклого алого свечения, мерно подрагивающего в такт красным всполохам на почти черном рубине Николая Георгиевича. Сквозь кровавую дымку огня проглядывает нечто чужое, мертвое, облеченное в едва заметное зеленоватое мерцание.

А пансиона уже и не видно. Что происходит?

Обратив внимание на мое замешательство, маркиз слегка улыбнулся, заверив:

— Рядом со мной вам нечего опасаться, госпожа Ершова. Магия огня вам не навредит.

Я могла бы просто согласиться, но не замечать очевидного было нельзя.

— Вы ведь пользуете не только дар огненной стихии, верно? Карета с лошадьми… В вас течет кровь Воробьевых?

Где-то внутри живота инстинктивно начало сворачиваться удушающее чувство сродни первобытному страху. Неужели министр несет в себе не только огненное начало, но еще и утерянное, мертвое? И возможно ли такое?

Левшин снова приподнял бровь, удивленно разглядывая меня:

— Как и в вас, графиня.

Все верно. В истории нашей семьи был и такой брак, только кровь наследует лишь сильнейший из талантов. Или не наследует ничего вовсе, смешиваясь с обычной, — именно так случилось со мной. Но министр…

Немыслимо! Еще не осознав, что маркизу известно обо мне гораздо больше, чем следовало, я снова задумалась над очевидным. Николай Георгиевич Левшин — не просто боевой огненный маг. Он некромант. Господи, что же творится?! И знает ли об этом наследник императора? Или же все происходящее — тайна, которую мне придется унести с собой вслед за отцом?

— Вам незачем меня опасаться, — снова заверил маркиз. — Поверьте, я не причиню вам вреда.

Видимо, знает. Да и, наверное, скрыть такой могущественный дар было бы непросто. Но господин Левшин, не желая продолжения этого разговора, резко сменил тему:

— Если позволите, графиня, я хотел бы узнать кое-что без записи друзы памяти.

— Конечно, господин министр. Я охотно помогу вам и смогу повторить в суде, если понадобится.

Все верно. Маркиз должен понимать, что показания я даю не ему лично, а самой империи. И что секретов у меня нет.

— Меня интересует ваша переписка с молодым графом Никитиным.

Я и сама не поняла, как мне удалось сохранить невозмутимость. А ведь пальцы даже не дрогнули, оставив тонкую белоснежную ткань юбки идеально ровной. Видимо, восемь лет в девичьем пансионе принесли гораздо больше пользы, чем думалось.

Переписка с Алешей Никитиным мною велась на протяжении последнего года. Начавшись с прошлого лета, когда мне было позволено повидаться с дедом в его старом поместье, она стала постоянной, во многом поддерживая нас обоих. Конечно же мы не любили друг друга, но обманываться насчет любви в аристократическом обществе по меньшей мере глупо. А вот дружба — она навсегда.

Так уж случилось, что мы оба принадлежали к высоким родам империи и потому с детства понимали: честь и интересы семьи должны стать выше собственных желаний. Алеша хотел писать картины, я же… После утраты матери и не менее болезненной потери связи с отцом мне хотелось просто жить. Не в стенах пансиона и не в дальнем поместье старого мужа, выбранного родом. Если бы наши мечты исполнились…

Я мигом прогнала запретные мысли. О чем еще известно маркизу Левшину?