Сара Маас - Королевство пепла

Бог Севера грохотал, горел, горел, горел.

Она потянулась к нему рукой, невидимая и несуществующая, но гордый олень упал, крики вырывались из его рта.

Такие ужасные, безжалостные крики. Словно сердце мира измельчается.

Она ничего не могла сделать, когда олень бросился в стену пламени, распространяющуюся как сетка между двумя горящими дубами.

Он не появился.

…

Белый волк снова наблюдал за ней.

Аэлина Ашерир-Уайтхорн Галантия провела железным пальцем по краю каменного алтаря, на котором она лежала.

Двигаясь столько, сколько могла.

На этот раз Каирн оставил ее здесь. Не утруждая ее перемещением в железный гроб у соседней стены.

Редкая передышка. Проснуться не в темноте, а в мерцающем свете огня.

Угольки умирали, маня в сыром холоде, который гладил ее кожу. Те участки, что не были покрыты железом.

Она уже натянула цепи так тихо, как могла. Но они держались крепко.

Они добавили больше железа. На нее. Начав с металлических перчаток.

Она не помнила, когда это было. Где это было. Тогда был только ящик.

Удушающий железный гроб.

Она снова и снова пыталась найти его слабые стороны. Прежде чем они пустили этот дым со сладким запахом, чтобы отключить ее сознание. Она не знала, как долго она спала после этого.

Когда она проснулась здесь, дыма больше не было.

Затем она пыталась снова. Столько, сколько позволяли оковы. Толкая ногами, локтями, руками неумолимый металл. У нее не было достаточно места, чтобы перевернуться. Чтобы облегчить боль цепей, вонзившихся в нее. Раздражавших ее.

Глубокие раны от плети на ее спине пропали. Те, что рассекли ее кожу до костей. Или это тоже был сон?

Она погрузилась в воспоминания, в годы обучения на ассасина. Вспомнила об уроке, когда ее оставили в цепях, в ее собственных отходах, пока она не выяснила, как от них избавиться.

Она вспоминала все это. Ничего, из того, что она пробовала в тесной темноте, не работало.

Металлическая перчатка царапала темный камень, едва слышно сквозь шипение печей и рева реки позади них. Где бы они ни находились.

Она и волк.

Фенрис.

Никакие цепи не связывали его. Ничего не требовалось.

Маэва приказала ему оставаться здесь и он послушался.

В течение долгих минут они смотрели друг на друга.

Аэлина не думала о боли, которая погружала ее в беспамятство. Даже когда память о ломающихся костях заставляла ее ноги дергаться. Цепи звенели.

Но ничто не трепетало там, где должна была бушевать агония. Ни какого намека на дискомфорт в ее ногах. Она прогнала образ того, как этот мужчина — Каирн — раздробил их. Как она кричала, пока ее голос не сорвался.

Возможно, это был сон. Один из бесконечного множества, которые охотились на нее в темноте. Горящий олень, бегущий по деревьям. Часы на этом алтаре, ее ноги раздробленные древним орудием. Серебристый принц, который пах домом.

Они расплывались и кровоточили, даже и этот момент, белый волк, лежащий у стены напротив алтаря, мог быть иллюзией.

Палец Аэлины снова царапал искривленный край алтаря.

Волк моргнул трижды. В первые дни, месяцы, годы всего этого, между ними появился негласный код. Пользуясь несколькими движения, она была способна сказать, шепча через почти невидимые отверстия в железном гробу.

Одно моргание — это да. Два — нет. Три — все в порядке? Четыре — я здесь, я с тобой. Пять — это реально, ты не спишь.

Фенрис снова моргнул три раза. С тобой все в порядке?

Аэлина сглотнула, ее язык шелушился во рту. Она моргнула один раз. Да.

Она посчитала его моргания.

Шесть.

Он сделал это. Ложь , или что-то в этом роде. Она отказалась признать этот специфический код.

Она снова моргнула. Да.

Темные глаза оглядели ее. Он все видел. Каждый момент. Если бы ему было позволено двигаться, он мог бы сказать, что было правдой, а что ложью. Если бы это было реально.

Когда она проснулась, повреждений не было. Не было боли. Только воспоминание об этом, улыбающееся лицо Каирна, когда он сек ее снова и снова.

Должно быть, он оставил ее на алтаре, потому что он думал, что скоро вернётся.

Аэлина повернулась так, что цепи натянулись и замок маски уперся в затылок. Ветер не касался ее щек и большую часть ее кожи, в… она не знала.

То, что не было покрыто железом, было одето в белую сорочку без рукавов, которая доходила до середины. Оставляя ноги и руки голыми для Каирна.

Были дни, воспоминания, даже о том, что не было сорочки, а были ножи, скоблящие ее живот. Но всякий раз, когда она просыпалась, сорочка была нетронута. Нетронутая. Безупречная.