Amalie Brook - Пыльными дорогами. Путница [СИ]

Всеслав же, занимая привычное место хозяина, приказывал Варваре, что найти. Завидев меня в дверях, он поманил рукой.

— Тихого утра, Всеслав, — пробормотала я. — Что стряслось здесь?

— Собираемся мы, Вёльма, в путь-дорогу нам пора.

— Какую дорогу?

— Лисица-синица, поедем далеко, на конях ретивых, за дома порогом, — запел Тишка, покачиваясь из стороны в сторону. Бубенцы на его шутовской цветастой шапке тихонько позвякивали и пели о чем-то далеком. — Вслед за кочевниками лютыми поскачем, схватимся за мечи, и…

— Что ты говоришь, Тишенька? Всеслав? Варвара?

Я оглянулась как-то беспомощно.

Казалось вот-вот и провалюсь куда-то. Печаль пришедшая с Изнанки, что сном зовется, растерянностью обернулась. Глядишь и нет ее, а как схватится за плечи, как обнимет, так и сил нет избавиться.

Птицы вещие видать морок какой навели. Куда ни пойду, какой шаг не сделаю — все рушится, все чужое.

— Тебе бы тоже поторопиться, — сказала Варвара. — Немного времени уже. А ну убери руки, плут! — прикрикнула на Тишку, когда тот к цветной склянке руки потянул.

— Так куда ж поторопиться?

Вздохнул Всеслав.

— Ростих велел на битву собираться. Не одолеть Мстиславу гарнарцев без нас.

— И что же? Все едем?

— Я и ты едем.

— И я! Гарнарца поганого рубить стану! — вызвался Тишка.

— Сиди уж, голова твоя дурная, — хмыкнула Варвара. — И без таких найдется забота…

— Злыдня — Варька! — насупился шут.

— Молчи уж!

— И как скоро едем, Всеслав?

— О том не знаю — как Ростих велит.

— Как Ростих велит… — повторила я тихо.

Где же Ладимир и что с ним?

Сохраните его боги, коли на пути к полю бранному…

На просторном дворе Дома Предсказаний, куда пускали меня нечасто, боясь, что узнать могу лишнего, стояла высокая клеть. Жил в ней сокольничий Чеслав. Хмурый, с постоянно сведенными к переносице бровями, заросшей спутанной бородищей, и в старых, сотни раз залатанных, вещах из грубой небеленой ткани.

Показывался в Доме Чеслав редко, лишь когда звали особо. Слов не говорил, грамоты не знал. Лишь хмыкал изредка, кивал, когда спрашивали и мотал головой, коли что не по нему приходилось.

Я его лишь два раза и видела. Однажды как с Всеславом ходили письмо с соколом посылать, второй — как сама родным в Растопшу писала.

Сегодня снова к сокольничему пошла с грамотой в руке. Осторожно постучала в дверь, боясь, как бы Чеслав не осерчал на незваную гостью, пришедшую в поздний час.

Грузные шаги, послышались из-за двери клети и, спустя полминуту, на пороге показался хозяин. Прищурившись, он пригляделся ко мне в неровном свете факела.

— Тихого вечера, Чеслав, — проговорила, — можно ли послание отправить?

Сокольничий недовольно крякнул и махнул рукой, входи, мол.

— Ты уж прости, что так поздно, — продолжила я, переступая порог, — Родным своим хочу написать. Вести тревожные пришли, не могу смолчать. Сам ведь видишь, что твориться в Трайте.

Нарочно я это сказала. Вряд ли Чеслав за ворота выходил. В городе так и вовсе не появлялся. Разве что от чародеев и слыхал о войне.

— Позволишь ли одну из твоих птиц взять?

Сокольничий метнул на меня недовольный взгляд и направил в глубь клети. Я осталась ждать, сжимая в руке тоненькую трубочку — послание.

Недовольный клекот разбуженной птицы отозвался в моей голове яркой вспышкой. Молодой сокол, еще слишком резвый и дерзкий, не усмиренный до конца, разозлился. Сокольничий, этот человек, насквозь пропахший птичьим духом, не нравился ему. Он заставлял подчиняться, запирал в клетке, закрывал глаза.

С каких времен в Беларде послания стали передавать соколами — не ведаю. Знаю только, что птица эта — гордая и непримиримая. Заклинатели много лет бились, чтоб заставить их подчиняться приказам да задания выполнять. И ведь не каждый сокол в почтари годился. Иной лишь для охоты. Только вот в последние годы разлюбили наши бояре с птицами охотиться. Забава эта отчего-то пресной им показалась.

Чеслав вышел ко мне с соколом на руке. Когти птицы накрепко впились в кожаную рукавицу. Клюв приоткрыт.

Сокольничий сделал знак, и я подошла к нему.

Коснулась еще мягкого оперения птицы. Сокол на миг будто отпрянул, ощутив касание чужого духа, а после прислушался и затих.

Я делала все, как Всеслав учил. Осторожно коснулась золотой нити, что от самого сердца соколиного вилась. Со своей ее на мгновение сплела, а уж после, заговорила:

— Ну что ж ты, дружок? Испугался разве? Не бойся, зла тебе не сделаю. И прости, если потревожила. Дело у меня есть, попросить хочу грамоту родным моим отнести. Да только не в город, не в село, а…