Марина Ли - Пограничье

Марта замерла, выпучив глаза. Зойка ошалело шарахнулась в самый темный угол и там затаилась. Борис Борисыч заорал басом в своем стойле, а дядюшка Гаюн едва не перевернул подойник от неожиданности.

— Совсем совесть потеряли, — проворчал он и снова склонился к козе, чтобы обнаружить ту в состоянии дикого ужаса. Марту трясло, ее просто колотило от ужаса.

— Да что ж такое!? — лесовик уперся ладонями в колени, поднимаясь со скамьи. — Коз моих пугать? Ну, я вам...

Полыхая благородным гневом, хозяин призрачного леса выскочил во двор и замер на пороге сарая, рассматривая свою гостью.

Рыжие волосы собраны на затылке в небрежный узел, лицо бледное, молочное прямо, и ни одной веснушки, что удивительно при таком цвете волос. Платье темно-зеленое в желтый цветочек — неприлично короткое! — открывает ноги, по щиколотки спрятанные в светло-коричневые сапожки на высокой шнуровке, еще более неприличные, чем платье.

И глазищи — огромные, пронзительные, чужие.

«Донесли!!!» Обо всем недовольном бормотании, о нареканиях на молодежь, о тоске об ушедших днях.

«Но кто?» Все указывало на Зойку. И если бы та умела говорить, так ведь нет. Бред!

Дядюшка Гаюн склонил почтительно спину и опустил голову:

— Чем обязан высокому визиту?

Женщина на секунду растерялась, словно она ждала другого приема, нахмурилась и негромко произнесла:

— Мы только гости в доме хозяина леса. Смеем ли мы с моей... воспитанницей надеяться на ночлег и, может быть, легкий ужин?

Борис Борисыч снова заорал дурным голосом, словно боялся, что на ужин пойдет именно его ароматное мясо, а лесовик еще раз удивился такой реакции своих питомцев, но только пожал плечами и сделал приглашающий жест в сторону дома.

Пришедшая замялась на секунду, тяжело вздохнула и нехотя призналась:

— Прежде чем переступить порог вашего дома, я должна признаться в том, что... — зеленые глаза загорелись хищным огнем. — Матерью-хозяйкой клянусь, я никогда не... В общем, я думала, вы сами... Короче, в моих жилах течет волчья кровь. И я пойму, если вы...

Дядюшка Гаюн остановил сбивчивую речь взмахом руки. Молодежь. Ничего-то они не понимают. И дело даже не в том, что гостья оказалась одним из Стражей. Он бы все равно пустил ее под свою крышу. Разве мог он не пустить после почтительной формы, после упоминания Богини Матери. И даже после неприятного признания, которое абсолютно покорило лесовика своей правдивой смелостью.

— Двери моего дома открыты, — проворчал он и насупил брови, скрывая свое истинное настроение: неуместный восторг и недоверчивую растерянность.

Ох, странных гостей нынче пригнал осенний ветер.

Женщина повернулась к крыльцу, а из-за ее плеча на дядюшку сверкнула синим взглядом малышка. Синим, как воды горного озера. Живым. Любопытным. Веселым. И еще более чужим.

Дядюшка Гаюн поспешил опустить глаза и суетливо бросился к избушке.

— У меня там не прибрано... Я сейчас... Я тут... И молока девоньке тепленького, да?

Означенная девонька вдруг громко рассмеялась, обнажив один беленький зубик и, указывая розовым пальчиком за спину лесовика, радостно сообщила:

— Аф-аф!!

Дядюшка испуганно оглянулся. Неужто он так забылся, что не заметил присутствия третьего гостя? Но нет, взгляд уперся в шероховатое дерево сарая, в окне которого маячила любопытная Зойкина морда. И больше никого и ничего.

— Аф-аф! — уверенно повторила девочка и кивнула.

— Да-да... — проворчала ее опекунша, поднимаясь по ступенькам. — Аф-аф... Я и в первый раз прекрасно слышала...

Смешливая Оливка пила молоко из рожка, под который лесовик приспособил полый козий рог, валявшийся в кладовой для неведомых целей. Рог был маленький, элегантно изогнутый и удобно ложился в детскую ручку. Девочка быстро разобралась в нехитром устройстве своей импровизированной кружки и, блаженно зажмурившись и громко чмокая, приканчивала уже вторую порцию.

Дядюшка Гаюн любому напитку в этом мире предпочитал парное козье молоко. И глядя в осоловелые синие глаза он радовался тому, что не одинок в своих пристрастиях. И даже брезгливо сморщенный носик шоны Род не портил настроения. Лесовик ласково поглаживал маленькую спинку в белой рубашечке и, не обращая внимания на шокированные взгляды старшей гостьи, ворковал над белокурой головкой.

А утром лесовик совершил поступок, поразивший его самого до глубины души. Он вошел в загон для коз с первыми лучами солнца, ласково потрепал по круглому боку вредную Зойку и, застегивая на ее шее сделанный за ночь ошейник, сообщил: