Karol Demon - Черный Король

— Анна! Ты и правда стала мертвой, Анна…

Ласковый голос сменился холодным хрипом. Кожа на лице юноши разорвалась, из нее вылуплялось что-то страшное — что-то, что не следует видеть.

Ярость сменилась ужасом, осела холодным липким потом и блестящим инеем, от которого индевели щеки. Анна вжалась в стену, не в силах оторвать взгляда от жениха, который на ее глазах превращался в одно из тех чудовищ, что бродят невидимыми в отдалении от тропок загранного мира. Которых не видно, но от одного ощущения присутствия которых накрывает беспомощностью и слабостью. От которых не сбежать — обычным людям.

— Веро… — сипло пробормотала девушка и сразу же оборвала себя. — Атоли!

— Тише… Тише… — шепнул мягко шелестящий ветер, который сбивается, как листва с могил, бежит по дорожкам к кладбищенской ограде. Тленом влажным пахнуло от существа, снимавшего образ Верона, как использованное, не слишком красивое платье, оседавшее загнивающей кожей на пол магазинчика, посеревшего и утратившего любые краски. — Я пришел за тобой, выбрал тебя… Не потому, что ты отличаешься от других, не потому, что ты красивее других, — тонкие длинные пальцы мазнули сладковатой знакомой жижей по коже Анны. — Не потому, что ты защищала Верона… О, ты так его защищала, что мне хотелось брать и брать с тебя обещания, — пространство погружалось в блаженство знакомой полумглы. — Я хотел, чтобы ты отказалась… И теперь ты только моя, — Атоли подхватил выбранный наряд, закутывая Учинни в него, как «одевают» обертку на любимое лакомство.

Анна не сопротивлялась, ошеломленно глядя на свое чудовище.

— Так значит…

Разноцветными фотографиями мелькнули детские и юношеские годы. Смеющийся Верон в такой смешной соломенной шляпке с голубой лентой. Выглядящий смущенным юноша в белом костюме на своем первом «взрослом» балу. Озорно блестящий глазами с широкой веткой яблони, куда забрался на спор. Немного корявый детский почерк на письмах, постепенно, с годами становящийся изящным. Это с одной стороны.

А с другой — жажда, пробуждающаяся все сильнее с каждым касанием пальцев, несущих в себе могильный холод.

— … ты убил его?

Ласковое прикосновение остановилось, оно обжигало с каждой секундой лишь сильнее, словно недоверие, страхи, мысли Анны пропитывали все прожитое отравой дней, которые истлевают ненужными лоскутками и падают осенними листьями на мокрую землю под шелест непрекращающегося дождя слез.

— Он… умер, — Атоли как будто отдалился от Анны, и лампы в магазинчике мелькнули, пытаясь разгореться. — Он умер тогда… в детстве, когда упал в яму. — призрачный блеск Короля минута за минутой угасал, и дымка его несуществования невероятной болью отражалась в искаженном лице Учинни.

— Значит… Это ты был рядом? Все это время? — у Анны жаром вело голову и темнело в глазах. — Это я тебя… тогда целовала?

Она слепо шагнула вперед и коснулась пальцами потрескавшегося фарфорового лица, обретавшего реальность при прикосновении. Воспоминания тускнели и превращались в старые коричневатые картинки с обугленными краями. Большая часть ее жизни оказалась ложью, но Анну это не волновало. Нет, она не осталась равнодушной. Это было понятно хотя бы потому, что девушка прижалась поцелуем к губам Короля, окончательно понимая, кто он есть на самом деле. Он — вызванное ей в мир чудовище. Но он же и те, кто бродит за тропами, кого так боялась Анна. Он — и есть эта тропа. Триедин. Как Бог.

Как смерть.

И Анна почему-то совершенно не боялась.

— Лишь так ты хотела меня поцеловать тогда. Иначе я ведь вызывал в тебе отвращение, — таявшая маска стекала по изменяющимся чертам, которые люди нашли бы отвратительными. Ибо смерть они воспринимают, как физическое увядание и разложение. Текущая река жизни кажется единственным возможным средством для того, чтобы воплощаться. Но смерть с каждым вздохом впитывается и захватывает, пронизывая вечность выдохами облегчения, освобождения.

— Да, — кивнула Анна. Глупо отрицать очевидное. Она боялась, плакала и ненавидела.

Что она испытывала сейчас, лаская пальцами чудовищное лицо, прижимаясь к нему губами? Если бы девушка оставалась человеком, можно было бы попробовать описать ее чувства к тому, кому она с каждым дыханием отдавала частичку своей жизни.

Вдох — обрести частичку человеческого. Выдох — отдать ее.

Она дышала для своего Короля, вместе с ним, как обещала, но уже не из страха перед болью или смертью юноши, которого некогда любила. Или считала, что любила, не чувствуя, кто прячется за ширмой из плоти и крови.