Миа Тавор - Слезы звезд (СИ)

— А потому что сомнения — это пустая трата времени. Времени, которое, при всем моем могуществе, остается единственным, что мне не подвластно.

На одно призрачное мгновение его лоб прорезала глубокая морщина, а лежащая на подлокотнике рука сжалась в кулак, но тут же снова принялась неторопливо поглаживать расшитый золотом, алый бархат.

— Однажды из-за упущений, сделанных именно в стенах школы, — женщина хотела возразить, но лишь открыла и закрыла рот, в то время как голос, звучащий словно откуда-то из подземных глубин, неумолимо продолжал: — нам уже пришлось вмешаться. Мы дважды выполнили за вас всю грязную работу и оставили вам самое легкое. — Его лицо сохраняло непреклонное выражение, а глаза, в которых не было ни доли сочувствия или понимания, жгли насквозь. — Воспитать ее. Начать все с чистого листа. Сделать так, чтобы эти неприглядные моменты нашего прошлого с его ошибками, просчетами и слепыми заблуждениями, едва не стоящими нам нашего могущества, навсегда остались позади. Тогда почему я все еще получаю отчет о том, что что-то идет не так? Разве мы, Совет, уже не сделали для вас слишком многое?

Резкий, безжалостный, полный нарастающего раздражения голос болезненно резал ее самолюбие. Ведь это именно она всегда поддерживала их, когда была им нужна!

Но овладевшее ей недовольство отступило, рассеялось под натиском первозданного страха, который вызывал в ней этот человек. Он был единственным, кого она действительно боялась.

— Совет сделал достаточно, — лишь хрипло выдавила она, оттягивая пальцами ненавистную ей ткань. Легким срочно требовался воздух, но чертов воротник мешал ей дышать.

Мужчина, до этого напряженно подавшийся вперед, снова откинулся на спинку кресла.

— Именно. Но почему-то я все равно испытываю странное дежавю… — Он задумчиво и с некоторым раздражением погладил массивное кольцо на левой руке. Огненная пасть льва грозно сверкнула в отблеске свечей.

Не смея оторвать от него взгляд, женщина с трепетом ожидала, что он скажет.

Молчание на этот раз длилось дольше обычного. Но насладившись созерцанием кольца, которое будто бы принесло ему желанное успокоение, он снова поднял к ней голову.

— Это ваш последний шанс взять ситуацию под контроль. И на этот раз я буду наблюдать. Учтите, мне крайне не хотелось бы думать, что придется снова устранять ваши промахи.

Дрожащей ладонью женщина смахнула со лба испарину и пригладила волосы. Узкая водолазка, как по волшебству, прекратила терзать ее.

— Уверяю вас, что на этот раз это не потребуется.

Испытав невыразимое облегчение, она развернулась на толстых каблуках и почти бегом покинула комнату.

Новые кольца дыма одно за другим поднялись в воздух. Медленно, словно пребывая в каком-то зловещем раздумье, они поплыли вверх, подрагивая и растворяясь, пока не исчезли где-то под потолком. В мрачном полусумраке комнаты седовласый мужчина неторопливо потушил недокуренную сигару.

Я сидела на кровати и нервно мяла кофту, которую приготовилась надеть.

Вчера, по строгому велению тети, Марджи, явившись в мою комнату с привычным скудным ужином, заявила, что в шесть утра за мной заедут и я отправлюсь отрабатывать «безграничное великодушие и щедрость госпожи Беатрис». Насчет того, где мне придется их отрабатывать, она напрочь отказалась что-то говорить, отделавшись привычным глухим бормотанием. И хотя я обещала себе, что буду относиться к этому прохладно, состояние неизвестности заставляло меня нервничать. По опыту я знала, что миссис Джеймс постарается сделать все, чтобы эта работа оказалась для меня сущим мучением.

С того бала по случаю окончания учебного года прошел почти целый месяц. Настал конец июля, но теплые дни по-прежнему были редкостью, поэтому в моей комнате до сих приходилось топить камин. Из недовольного ворчания старой экономки следовало, что миссис Джеймс на пару с тетей планировали отправить меня на работу сразу после бала. Однако с большим нежеланием уступили доктору, который настаивал на том, что моему бедру, несмотря на все медицинские чудеса красных, еще требовался покой. Поэтому эти несколько недель я провела в своей комнате, совершенно отрезанная от того, что происходило снаружи. В доме стояла какая-то гнетущая тишина. Майк и Николь уехали сразу после бала, дядя тоже отсутствовал на каких-то нескончаемых командировках. А тетя целыми днями возлежала под пледом в гостиной, напрочь игнорируя мое существование. Так что, кроме ворчливой горничной, мне совершенно не с кем было поговорить. Весь мой мир в течение этого времени сводился к запертому пространству комнаты. И это было невыносимо.