Карина Хелле: На крыльях демона (ЛП)

— Детка, — сказал он, — все еще ждешь?

Она кивнула, они отвернулись, и я смотрела на их затылки, пока они обсуждали, какой ужасной была группа.

Почему-то мне было не по себе, живот крутило все сильнее. Что такое? У нее правда были такие зубы? Кто бы стал такое с собой делать? Портлэнд порой был ужасно странным.

Я невольно отпрянула и чуть не сбила человека сзади. Ужасный запах все еще был в воздухе, и меня тошнило от него.

Я отошла от очереди быстро и спокойно и отправилась в женскую уборную.

Я ворвалась туда и с радостью обнаружила, что там пусто, хотя бардак там никак не помогал остановить тошноту, что подбиралась к горлу. Я бросилась к открытой кабинке и опустошила желудок, наполовину переваренные остатки отбивных, что сделала мама, выплеснулись из меня. Этого зрелища хватило, чтобы меня стошнило снова.

Когда я закончила, я прижалась к холодной металлической двери и перевела дыхание. Запах пропал, но тошнота оставалась, желудок болел. Я судорожно дышала, держалась за живот. Казалось, это боли из-за месячных, но было еще рано. Хотя в прошлый раз они прошли почти незаметно, и тело могло решить отомстить мне в этот раз.

Боль угасла достаточно, чтобы я выпрямилась, и я покинула туалет и вернулась в шум клуба. Я прошла мимо очереди за напитками, не желая видеть пугающую вампиршу, и пошла к Эшу. Я не сразу нашла его в толпе потных тел, тату и пирсинга, и когда я сделала это, боль была такой же сильной, как до этого.

Он расстроился, увидев мои пустые руки, а потом быстро встревожился.

— Перри, ты в порядке? — спросил он. Он сжал мое плечо.

Я покачала головой и оперлась об него, боль была такой сильной, что было сложно стоять.

— Можешь отвезти меня домой? — пропищала я, закрыв глаза.

— Конечно, — вызвался он, обхватил меня длинной рукой и повел из здания.

А дальше мы ехали ужасно долго. Я жила не так далеко от этого клуба, но боль была такой сильной, что я кусала край пояса безопасности, чтобы не кричать. Несколько раз Эш предлагал отвезти меня в больницу, но я упрямо отказывалась. Мне нужно было домой, где я могла страдать, не переживая ни за кого, кроме тех, кто всегда там был.

Я попрощалась с настойчивым Эшем и сказала, что мы увидимся завтра на работе. Я сомневалась в этом. Я с трудом дошла до двери.

— Ты рано, — сказала мама из кресла в гостиной, она листала журнал и пила горячий чай. Я прошла мимо нее, держась за живот, направляясь к лестнице.

— Плохо себя чувствую, — выдавила я сквозь зубы.

— Много пила? — возмутилась она.

Я едва ее слышала. Я прижалась к столбику у ступенек и не могла подняться.

— Перри? Что такое?

Она оказалась рядом со мной, убрала волосы с моего лица и прижала ладонь ко лбу.

— Ты горишь. Что-то случилось? Когда это началось?

— Что такое? — услышала я голос Ады с верха лестницы.

Я не помнила, что было дальше, наверное, я потеряла сознание. Потом я оказалась в своей кровати, сжавшаяся в комочек на боку, кто-то снимал мои ботинки.

— Перри? Ты меня слышишь? — отец. Я приподняла голову, все еще испытывая боль, раскаленные ножи пронзали все внутри. Я огляделась. Мама прошла с баночками таблеток и водой. Ада расшнуровывала мои ботинки, а отец стоял в углу, скрестив руки, встревоженный, но строгий.

— Где болит? — спросил он серьезно. — Ты принимала наркотики?

— Нет, — с болью прошептала я. — Не принимала. Это колики. Таких сильных еще не было.

Отец закатил бы глаза, если бы это было в его стиле.

— Просто колики?

— Эй! — возмутилась Ада. — Ты этого не знаешь.

Он смутился и опешил. Он посмотрел на маму, она просто кивнула.

— Ада права, милый, — тихо сказала она, а потом подошла ко мне и вгляделась в мое лицо. — Радуйся, что не страдаешь от них, потому что это очень плохо.

— Это ужасно, мам, — сказала я. Моя рука сжала угол подушки, новая волна боли накрыла меня.

— Какие у тебя месячные? Крови больше, чем обычно?

— Я ухожу, — быстро сказал папа и покинул комнату. Как профессор теологии, он плохо разбирался в проблемах женского тела. Это было понятно.

Ада недовольно вздохнула.

— Пора взрослеть, пап, — она сняла второй мой ботинок и сказала, что пойдет за горячей водой.

Я пыталась игнорировать боль, глядя на лицо мамы, пока она боролась с упрямой крышечкой. Мама выглядела изящно даже в тихий субботний вечер. Она была в черном комбинезоне с кельтской шалью цвета мяты на плечах. Ее лицо было полным тревоги (как и всегда, когда я была рядом), ее светлые пряди задевали голубые глаза. Она выглядела настоящей шведкой, но при этом ее лицо было странно знакомым. Не в том плане, что она 23 года была мне мамой, а в том, что я недавно видела кого-то похожего. Конечно, я не могла понять из-за боли, о ком думаю.