Ирина Тигиева - Возвращайся, сделав круг 2 [СИ]

— А как… ты, Нобу-сан? Твой дух обрёл покой и… нашёл душу Эмико-химэ?..

— Да, я обрёл прощение и покой, — монах молитвенно сложил руки. — И расскажу Эмико о том, что стало с её сыном.

— Но что… там? — прошептала я. — Ад, рай… небытие?..

— Не следует живым интересоваться делами мёртвых. У каждого свой путь. Придёт время, и…

— …я узнаю, — тихо проговорила я.

Нобу-сан чуть склонил голову.

— Был рад увидеть тебя, Аими-сан. Иошинори-сама может считать себя очень счастливым. И, пусть не сразу, но он показал, что достоин твоей любви.

Очертания тела монаха вдруг стали нечёткими, и я поспешно выпалила:

— Ты придёшь ещё, Нобу-сан? На следующий праздник?

Его лицо уже почти растворилось в предрассветном полумраке, но я ещё успела различить ласковую улыбку.

— Если позовёшь, одзё-сан.

Пламя в фонариках затрепетало и погасло. Циновка напротив была пуста…

Несколько секунд я сидела, не шевелясь, вглядываясь в окутавшую меня предрассветную мглу. Вдруг в небе что-то мелькнуло, а потом ещё раз и ещё. Метеоритный дождь… Цумуги рассказывала об этой причуде природы, приходящейся на ночи празднования Обон. Падающие звёзды считаются символами душ, возвращающихся из мира мёртвых… Я неторопливо поднялась на ноги. Разговор с Нобу-сан принёс одновременно умиротворение и беспокойство. Беспокоило "пророчество" о вероятной встрече с ками, хотя монах и уверял, что волноваться не о чем. А умиротворение испытывала от того, что наконец смогла поговорить о Кэцеро… Нобу-сан прав, бывший полудемон никогда не отпустил бы меня, не зная наверняка, что сможет оправиться от разлуки. И в моём мире у него действительно больше причин быть счастливым, чем было в этом. А в остальном… по-прежнему не сомневалась, что мы ещё встретимся… в одной из жизней… Вынув из вазы ирисы, я положила их на могилу.

— Спасибо, Нобу-сан. Увидимся через год.

И, почувствовав лёгкое дуновение на щеке, улыбнулась, не оборачиваясь:

— Разве уже показался первый солнечный луч? Или я пропустила рассвет?

— Хочешь дождаться его здесь?

— Ты действительно оставался поблизости… — я ласково провела ладонями по тотчас сомкнувшимся вокруг тела рукам. — Не доверил Соре мою безопасность?

Нежный поцелуй в шею, от которого по венам пробежал огонь… и я сбивчиво пробормотала:

— Нужно убрать циновки… и фонарики… и тогда…

— Об этом позаботится Сора.

И я ощутила, как поднимаюсь вверх…

Первый солнечный луч, яркий и ослепляющий, сверкнул, когда мы вырвались из клубившейся возле земли предрассветной мглы. Зажмурившись, я теснее прижалась к ёкаю. Но, почувствовав прикосновение его губ к моим волосам, приоткрыла глаза… В свете восходящего солнца волосы Иошинори казались свитыми из золота, а бледная кожа точно светилась изнутри, и я восхищённо прошептала:

— Сейчас ты как никогда похож на солнечное божество…

Мимолётная улыбка, лишающий воли поцелуй, мы плавно спустились вниз… Нас словно окутало облако цветочного аромата, и губы Иошинори оторвались от моих. Почувствовав под ногами опору, я огляделась… и у меня перехватило дыхание… Казалось, мы стоим под водопадом из лиловых похожих на бабочек цветков. Длинные пушистые кисти куполом струились вокруг нас, спускаясь с ветвей гигантского дерева и стекая на землю миллионом лепестков. Голова кружилась от сладковатого аромата.

— Это… это… — от восторга не могла подобрать слова.

— Фудзи [68] Фудзи — японское название глицинии. ,- тихо подсказал ёкай.

— Волшебство… — прошептала я.

Он ласково погладил меня по щеке.

— Это место фееричнее любого цветочного луга, — удержав ладонь Иошинори возле моего лица, я пробежала пальцами по его руке, скользнув под ткань шёлкового рукава кимоно. — И, думаю, нарушить его красоту не так легко — можно совсем не сдерживаться. Не то, чтобы мы делали это раньше…

В улыбке моего возлюбленного промелькнуло предвкушение. От последовавшего поцелуя у меня снова сбилось дыхание, а голова закружилась сильнее, чем от одурманивающего аромата глицинии… Слой за слоем на ковёр из опавших цветков опустились наши кимоно… а за ними и мы… и наши тела переплелись… Сейчас не было буйства, разрушившего хрупкую прелесть незабудкового луга. Прикосновения, нежные и ласковые, словно солнечный свет, долгие, сладостные поцелуи… Медленно, чувственно, смакуя каждое движение, мы изнемогали под ласками друг друга, и наше прерывистое дыхание смешивалось с пением птиц и шелестом ветра. Но горячее томление нарастало, становилось всё невыносимее и мучительнее, пока не растворилось без остатка в безудержном всепоглощающем желании. Сколько раз мы исступлённо сжимали друг друга в объятиях, но утоляли его лишь на время. И всякий раз оно возвращалось, становясь ещё неодолимее… Грозди глицинии бесшумно роняли лепестки на наши разгорячённые тела. Я ощущала на коже обжигающее дыхание Иошинори, видела помутневший взгляд вспыхивающих синим глаз… и, отвечая на жгучие поцелуи, сознавала с абсолютной чёткостью — это желание, сводящее с ума нас обоих, не утихнет, пока сама кровь не остынет навсегда в наших венах… Порыв ветра всколыхнул пышные лиловые грозди, и на нас посыпался ливень из нежно пахнущих лепестков… Застонав, я выгнулась в объятиях Иошинори. Его стон, больше похожий на короткий хрипловатый крик, слился с моим… и, уже теряя связь с реальностью, я тихо выдохнула его имя… Чувство безраздельного единения с этим некогда отстранённым и так непохожим на меня существом, потребность быть с ним, принадлежать ему всем, что во мне есть, меня буквально ошеломили. Только представить, что могла остаться вдали от него, жить и умереть под небом другого мира… Прильнув к ёкаю всем телом и почти не ощущая своего, я блаженно закрыла глаза. Его руки тотчас сомкнулись вокруг меня, губы мягко прижались к плечу, и я услышала: