Екатерина Лесина - Леди, которая любила лошадей

— А я проклята.

Марья фыркнула, показывая, что не особо-то она верит словам этого бестолкового некроманта, случайно к дому прибившегося. Вот ведь… а еще недавно особняк стоял пустым, и казалось, что ничем-то эту пустоту не изжить, что обречен он доживать свой век с Василисой вместе. Теперь же поневоле возникали опасения, что и места-то для всех не хватит.

Гостевые комнаты, конечно, имеются, и убирались в них, однако… белье старое и, возможно, пылью пахнет. Перины не перетрясали и не сушили, подушки пуховые вряд ли чистили, а уж про одеяла и речи нет.

Обои выцвели.

Ковры состарились.

— Я и вправду проклята, — сказала Василиса, отступив от шкафа. Завтра она поднимется на чердак, найдет сундуки с куклами и вернет их на место.

— Это еще проверить надо.

— Не надо. Я… видела, — она прикусила губу. — Ты… знаешь, как ее звали?

— Кого?

— Ту женщину, которую привез наш прапрадед? Нашу… прабабушку. Я слышала легенду…

— Это не легенда, — Марья подошла к шкафу и встала за спиной. — Это одновременно и чушь собачья, которую придумали… не знаю, кто, полагаю, просто кто-то вспомнил прошлое, кто-то добавил фантазий и вышло… как вышло. Но кое-что в той истории правда. Он уехал в поход и вернулся… с добычей.

Она наморщила носик.

— Не добыча. Приданое. Две сотни золотых лошадей.

— А вот это уже легенда.

— Нет. Я их видела.

Тонкая Марьина рука коснулась шкафа бережно, будто опасаясь, что от легчайшего этого прикосновения рассохшееся дерево окончательно рассыплется.

— Что именно ты видела?

— Обряд… несколько обрядов. Его никто не заставлял. Он сам смешал свою кровь с ее кровью. И сам повторил за шаманом слова клятвы. Он сделал это, чтобы получить лошадей. Я так думаю, — на всякий случай добавила Василиса. — Но… почему тогда про нее мы знаем, а про лошадей нет?

Они ведь не могли просто взять и исчезнуть, те самые, золотые, будто из солнечного света сотворенные? Жеребцы и кобылицы? И еще знание, которое было куда ценнее табуна.

Знание, как теперь Василиса понимала, утраченное.

Но… почему?

— И портрета ее не сохранилось…

— А ведь и вправду, — теперь Марья выглядела задумчивой. — Не сохранилось. Я помню… ее крестили как Анну… Анну Николаевну. Отчество взяли от крестного отца. Крестили в какой-то церквушке, не в соборе. Наверное, он опасался, что родня не позволит, если до собора добраться, вот в первой попавшейся и крестил жену. Венчание состоялось там же. Я все думала, зачем? Только… знаешь, есть несоответствие.

— Какое?

Марья мотнула головой и сказала:

— Пойдем на чердак?

— Зачем?

— Кукол посмотрим. Я их боялась. Я говорила?

— Да.

— Я проверю… сперва сама проверю, нужно в кое-какие документы заглянуть. А никогда не задумывалась… она закончила жизнь в старом поместье, еще в том, которое досталось от прапрабабки. Там дом — почти изба. Вокруг деревня… во время войны французы сожгли и деревню, и поместье… и все-то почти.

— Он ее спрятал?

— Или она сама захотела спрятаться? Идем?

— Идем.

Лестница на чердак была узка. И вспомнилось вдруг, как Василиса поднималась туда, давно, лет двадцать тому. Поднималась не одна, но с Настасьей. Марья… где была Марья? Осталась ли дома, ибо была уже достаточно большой и самостоятельной, чтобы ей позволили подобную вольность? Или же просто отказалась от приключения?

Скрип ступеней.

Особый запах, не сказать, чтобы неприятный. Скорее уж так пахнет место, где хранят забытые вещи. Фонарь в руке. Настасья останавливается, прислушиваясь к чему-то. И Василиса тоже слушает. И слышит, что шорох мышей, копошащихся где-то рядом.

Мышей она не боится.

— Как здесь… неуютно, — Марья ежится и зажигает огонек. Ее сила послушна, и огонек сжимается до точки, но он яркий и света дает довольно.

— Как прежде… мы как-то с Настасьей забрались.

— Зачем?

— Решили сокровище найти. Древнее.

— Откуда здесь древнее сокровище? — удивилась Марья.

— Понятия не имею. Но тогда мысль показалась здравой.

Дверь не заперта, и Василиса толкает ее. А та отворяется с протяжным скрипом, как и положено старой двери. Запах становится резче, неприятней. И что-то все-таки гниет, а что-то зарастает пылью.

— Погоди…

Сразу за дверью прячется столик, низкий, похожий на огромного паука. И на нем стоят канделябры, а в канделябрах — остатки свечей. И кажется, что оставили их именно потому, что тетя знала…

…знала ли она то, что знает теперь Василиса?