Марина Дечко - Ворожея

Статные, рослые воины. Все как один с пшеничными волосами да синими глазами. С нехитрым оружием, что удалось собрать со всего села.

И среди него - оружия этого - меч встречался редко. А еще реже - лук. Охотников в Светломесте было немного. Все больше пахарей, у которых единственной защитой - клинок в ножнах. Вацлав обещал мечи с самого Каменного Города, в оружейных которого скарба не счесть. И, стало быть, нужно только дойти...

Воины не боялись. Не пристало бояться что боя, что самой смерти, - так их учили с детства. Да только и погибать по-за родными стенами, да к тому ж с сохою в руках, не хотелось. Только б степняк не напал по дороге, потому как в Городе Престольном - тонкие клинки, что в ножны ложатся легко, невесомо. И сталь певуче рассекает воздух...

А тем, кто с десяти саженей лосю в глаз стрелой попадает, говаривали, лук дадут. Правда, таких в селе было немного. Свят вот, которого и след простыл. Да други егоные, числом двух. Их, видать, выставят к высоким бойницам с прорезями-окнами, да стрел дадут.

Бабы ревели. Громко, отчаянно. Они еще помнили Белоград и неуемную жажду Унислава Белого. Кровь, что откупала многое. И остывшие сенники. Мужиков, что по концу войны не досчитались. И одинокие бабьи ночи, в которых единственной радостью - сопенье малеч, успевших родиться по-за скупой прощальной лаской.

Помнили и боялись.

И даже хворь редкая, что съедала село все скорее, не так пугала молодиц. О хвори нынче думала лишь Веселина. Нареченный ее, Литомир, понемногу опритомнел.

Разум вернулся, осветив чело мужа прежней силой. И в глазах снова упорство появилось. И Лина поняла - то верный признак, что муж ее возвратился.

А вот Нег, что так скоро окриял благодаря Заринке, снова слег. Горел все сильнее. И выгибался дугою, хрипя пузырями.

Мокрое тельце крутилось под тонкой льняной простынею, оголяя все новые и новые струпья. И те, потревоженные, лопались ежечасно, выпуская что заразу, что вонь ееную.

Мази Крайи были на исходе. Еще по утру Веселина откупорила последнюю склянку. И вот теперь, к вечеру, снадобья оставалось на самом дне. А Нежегу все хуже.

Названная матка присела у ног дитяти и горько охватила голову руками. Уж как не придет малец ее в себя к утру, тогда, знать, отойдет душа чистая к богам старым. И если б можно было судьбою с ним поменяться, Веселина не медлила бы ни минуты, да только старые боги не брали залогов.

Какую судьбу Пряха выткала, такую и мерили. Исполняли исправно.

За окном стемнело рано. Даже по меркам ледовой поры.

Тьма обрушилась не землю почти внезапно, отчего тонкая свеча, стоявшая в стальных оковах у самой головы Нежега, несмело дрогнула, а потом и вовсе потухла.

Веселина испугалась. Задрожала всем телом, бросившись к сыну, да обняла малечу.

А и он дрожал.

Холодное тельце, покрытое крупными бусинами пота, мелко подрагивало, словно бы силясь изгнать из себя что хворь невиданную, что проклятие, ее прикормившее. И Веселина стала молиться.

Макоши - ей первой. Просила о ручничке новом, рунами дивными расшитом. Говорила, чтоб Пряха не стесняясь забрала те, что в ееном были. И кляла Симаргла. Знала, что так не можно с богом старым. Почем повинен он? Не желал зла ни одной душе. Приходил за ними, чтоб не страдали они меж мирами, а находили покой в старой избе, что в Туманном Лесу поставлена.

И Веселина понимала, что боги милостивы. Да только уж не одно тело унесли на капище. И для Нежега должна подмога вот-вот прибыть от лекарей знатных, что в самом замке обитают. Нужно только дождаться, только...

Нег снова вздрогнул, вскинулся, словно бы силясь что сказать, да так и упал, тяжело ударившись в сенник.

И Веселина поняла: не дождется он. Ни лекарей, ни милости богов.

Потому как Нежега - ее сыночка дорогого - уж нет.

Баба завыла.

В голос. Громко - не стыдясь, что слышать станут в избах других. Ей нынче все казалось неважным. В эту ночь она потеряла двух сыновей. Одного по-за справедливостью, которой - Веселина нынче понимала это отчего-то отчетливо - тот не сыщет; другого - по-за хворью струпной.

И остались они с Литомиром одни на весь мир.

Веселина охватила голову руками, и, рвя на себе волосы, стала тихо бормотать:

- Как по лугу-лугу, да по зеленому...

Старый мотив ложился ровно, красиво даже. И даром что песня та не при покойном плыть должна. То ж и не покойный - то сыночек ее милый. А что тих он, холоден, так пора такая, студеная.

И Веселина пела дальше...

...а за песней ее, где-то совсем далеко, бежал Нег.