Анна Морецкая - Время проснуться дракону. Часть 1

«— Вот так и проведу всю жизнь — буду хрюш кормить да посуду мыть! И никакого мне коня боевого, никакого меча…» — стараясь громко не хлюпать носом, говорила себе Вальса, остерегаясь при этом попадаться матери на глаза.

Но та и сама на дочь не глядела, погруженная в свои нерадостные мысли, благо в доме никого кроме них не было и ей не приходилось вымучено улыбаться.

А Вальса потихоньку ревела, размазывая слезы по щекам. Сначала это были слезы обиды, потом жалости к себе, затем слезами досады стали. И уже под конец, когда казалось, что все уж выплакала, вдруг с новой силой побежали слезы злости. Вроде бы, вода… но такие горячие, что от них так и жжёт ладони…

Им с матерью отец тоже привез подарки. Для мамы бусики из серебряных розочек, а ей — из красненьких шариков. И Вальса радовалась бусикам, честно-честно, но… до тех пор, пока отец не позвал всех смотреть купленных коней. А потом оказалось, что «все» — это близнецы и Гэм, которому он еще и пообещал такого же купить, когда подрастет!

— Ы-ы-пп! — всхлип получился таким громким, что девочка покосилась на мать — не услышала ли. «— Вроде нет».

Вытирая с убранного стола последние крошки, Вальса прислушивалась к тому, что происходило во дворе.

Вот — бахнула створка закрывающейся двери конюшни, вот — в отдалении послышались низкие голоса мужчин и что-то тараторящий высокий голосок Гэма. «— У-у, предатель!». Потом дробно простучали приближающиеся скорые шаги по дереву крыльца — это старшие братья возвращаются в дом. Точно — стук входной двери и ураган топота по лестнице на второй этаж.

«— Пора!» — Вальса подхватила свечу и выскользнула через заднюю дверь. Обида и злость придали ей решительности — она тоже пойдет смотреть на новых лошадок! Сама!

Пройдя через крытый двор, девочка выскользнула на улицу и, обогнув дом, вышла к конюшне.

Над деревней серым маревом нависли сумерки, только за крепостью, возвышавшейся на холме, еще проглядывала чуть розовеющая полоса, почти не дающая никакого света. Голоса мужчин ровным рокотом слышались из-за высоких ворот — это отец вышел на улицу провожать воинов, возвращающихся к ночи в замок.

Пользуясь моментом, девочка прикрыла ладошкой свечу и перебежала открытое пространство от угла дома до ворот конюшни. Откинула щеколду и, не открывая широко дверь, протиснулась внутрь.

Вот они коники! Только внутри уже темень полная — ничегошеньки не видать. Малышка повыше подняла свечу и двинулась по проходу.

Денники, расположенные с правой стороны, ее не интересовали — там все лошадки давно знакомые. В крайнем от входа Жабок стоит, старый и трудолюбивый коняга — в плуг да в телегу его запрягают. А прозван так за кряжистость свою и цвет неопределенный, серо-бурый какой-то. Некрасивый конек, конечно, но хороший, смирный. В следующем стойле — мамина кобылка, Медуньей кличут. Эта раскрасавица хоть куда: тонконогая, ладная, с золотистыми боками и светлой длинной гривой. А дальше папин Борец — настоящий конь для воина: высокий и мощный, каждое копыто, как у Вальсы голова. Девочка его уважала и немного побаивалась.

В общем, двинулась она вдоль левой стороны.

В начале ряда низкий загончик для осликов. Между досками, шумно шмыгая мягкими ноздрями, тут же просунулись две мохнатые головы, в надежде на угощение.

— Вы похожи на Дэйя и Тэта — такие же губастенькие и вечно голодные, — хихикнула Вальса, проводя рукой по тянущимся к ней мордам. Этих она совсем не боялась — они старые знакомцы. Но сегодня хлебушек не для них припасен.

Малышка проходит дальше, поднимая вверх свечу, но кроме неясного силуэта над дверью денника ничего не видит.

— Коники… хорошие коники… вкусную корочку дам! — старается она дозваться лошадей, доставая хлеб из кармана, но те тихонько фыркают, а близко к загородке не подходят.

Вот беда-то! Если отойти подальше, то маленького круга света, что дает свеча в руке, явно не хватает. А если подступить поближе, то упрешься носом в доски двери — роста маловато.

Тут девочка замечает старый пивной бочонок, стоящий посреди конюшни возле центрального столба. Его обычно отец как табурет использует, когда подпругу или уздечку чинит.

Тяжелый! Вальса уперлась ногами в пол и перевернула бочонок на бок. Вроде и не далеко катить, но на каждой неровности пола бочка норовит направиться не туда. Но упорства, подпитанного обидой, девочке все-таки хватает, чтоб докатить ее до денника одной из новых лошадок. Пыхтя и напрягаясь из последних сил, она ставит бочонок на попа. А отдышавшись, лезет на него — в одной руке свеча, а в другой ломоть хлеба.