Надежда Волгина - Милорд [СИ]

Мне не пришлось возвращаться к разговору с Роджером о занятиях с дочерью. На следующий же день, как мы вернулись в замок, он сам заговорил об этом и уточнил часы уроков. И вновь я каждый день с затаенной в сердце грустью наблюдала за этими двоими. Почему с грустью, спросите вы? Да потому что в их личных отношениях мало что изменилось. Разве что Серина перестала испытывать настолько священный трепет перед отцом. Я бы сказала, что любовь ее к нему стала глубже и нерушимее. Герцог же в общении с дочерью проявлял чудеса выдержки, но ни разу не сказал ей ласкового слова и не прижал к себе по-отечески. А я-то знала, как она об этом мечтает. Но все равно, даже видеть этих двоих вместе доставляло мне неизменное удовольствие. Я свято верила, что все у них идет на лад.

Кажется, с возвращением в замок у меня появился новый поклонник. И как это раньше мне граф Энтони Доусон казался настолько несимпатичным, даже отталкивающим? Когда этот дамский угодник перестал желать выдать предательницу-сестру замуж за герцога, то стал просто милейшим и обходительнейшим человеком. Я даже однажды не сдержалась, когда он по привычке принялся осыпать меня комплиментами, и спросила, чем именно была вызвана его тогдашняя грубость. Мне удалось его смутить, но ответ на свой вопрос я получила. И он же безмерно удивил меня. Оказывается, по словам Энтони, герцог обращал на меня излишне пристальное внимание, что не могли не заметить брат с сестрой. Особенно последняя не уставала об этом твердить Энтони, чем его изрядно злила. Прибавьте к этому мою броскую внешность, по словам того же графа, и я становилась опасной конкуренткой и сердцеедкой. Его признание ошеломило меня до такой степени, что несколько дней я нет-нет да возвращалась мысленно к нашему разговору. Еще и то заставляло меня вспоминать о нем, что изменился сам герцог — предмет девичьих грез. Почти все время он проводил в своей лаборатории. Выходил разве что на занятия с Сериной и в малую гостиную, где три раза в день накрывали стол. Но на чаепитии мы с мисс Норман и графом Энтони не имели чести его видеть, как и вечерние часы по большей части проводили втроем. Редко когда нам компанию составлял герцог, да и то в такие моменты был почти все время погружен в собственные мысли.

Признаюсь честно, меня такое поведение Роджера слегка даже обижало. Понимала, что он ничем мне не обязан, и в его доме я не гостья, а та, что получает жалование, но все же не могла реагировать иначе. Да и он сам сделал все, чтобы за время нашего совместного путешествия я стала относиться к нему несколько иначе, чем раньше, не как к работодателю, научилась видеть в нем прежде всего человека.

В один из вечеров, который начался как обычно, мы с Сериной спустились к ужину и застали там уже Энтони с Роджером. Причем, меня поразил вид последнего. Выглядел герцог даже не довольным, а каким-то лучащимся счастьем. Настроение отца тут же передалось и Серине — малышка заулыбалась так счастливо, словно сквозь грозовые тучи внезапно проглянуло солнце. В который раз я подумала, как чутко этот ребенок улавливает внутренний настрой тех, кто ей близок.

За столом герцог был особенно разговорчив и живо реагировал на любую тему, какая бы не поднималась. А как только мы расправились с десертом, Роджер торжественно произнес:

— А сейчас, дорогие мои, приглашаю вас всех в мою лабораторию!

— И меня? — вдруг пискнула Серина.

— И тебя, маленькая мисс недоверие, — снисходительно улыбнулся дочери герцог.

Что стало с лицом малышки! Если до этого мне показалось, что солнце едва блеснуло и вновь спряталось за тучи, то сейчас оно полыхнуло такой мощью, что на небосводе не осталось ни единой тучки. Она светилась от счастья, и свет этот лился откуда-то изнутри ее души. Я же кусала губы, пытаясь остановить слезы и во все глаза смотрела на Роджера. В какой-то момент наши взгляды перекрестились, и в его глазах я прочла понимание и просьбу потерпеть. Он именно что просил не опережать события, набраться терпения и обещал в конце пути заслуженную награду. Я уже только от этого почувствовала себя такой счастливой, что согласилась бы спуститься с ним не только в пыльную лабораторию, а даже быстренько слетать на край света.

Как же порой ошибается наше воображение, рисуя вещи не такими, какие они есть на самом деле. Я-то представляла себе лабораторию герцога чем-то темным, неприветливым, с низкими потолками и очень удивилась, когда повел нас он не в подвал, а в одну из башенок замка, где я еще не успела побывать. По винтовой лестнице мы поднялись на небольшую площадку, с которой вела единственная дверь. А за дверью оказалось очень светлая и просторная комната, с мягкими диванами, изящными резными шкафами вдоль стен и пушистым ковром на полу. Таким пушистым, что мне даже было неловко ступать по нему в обуви. Конечно, тут было и все то, чему положено находиться в таких помещениях. Какие-то приборы, линзы, пузырьки и пробирки. Но все это было аккуратно расставлено на полочках в шкафах и закрывалось стеклянными дверцами. Наверное, тут и днем очень светло, потому что окон я насчитала аж десять штук.