Алекс Финн - Чудовище

— Если на земле есть справедливость, заклятие будет снято, и тебе не придется делать все эти неприемлемые вещи.

— Они не неприемлемые, — сказал я, ковыряясь ложкой в супе. Я уже приспособился кушать с когтями на пальцах. — Просто я был недостаточно хорош.

Я повернулся к Уиллу. — Отвечая на твой вопрос, я подумываю остаться здесь. В любом другом месте я буду как в тюрьме. Город будет лишь напоминать мне о том, что я потерял.

— Но, Адриан…

— Она никогда не придет навестить меня, Уилл. Я знаю это.

Я ни разу не упомянул им о зеркале, поэтому и не мог объяснить, что я наблюдал за ней, и что ничто в ее поведении не указывало на то, что она скучает по мне. — Я не могу вернуться и ждать, ждать, ждать, придет ли она.

Этой ночью, когда я взял в руки зеркало для моего — ставшего уже ритуальным — наблюдения за спящей Линди, я увидел в нем Кендру.

— Итак, когда ты вернешься в город?

— Почему все спрашивают меня об этом? Мне и здесь неплохо. В городе меня ничего не ждет.

— Там Линди.

— Как я уже сказал, в городе меня ничего не ждет.

— У тебя есть еще целый месяц.

— Это невозможно. Все кончено. Я проиграл. Я навсегда останусь чудовищем.

— Ты любишь ее, Адриан?

Впервые она назвала меня Адриан, и я уставился в ее странные зеленые глаза. — Ты изменила прическу, сделала стрижку? Тебе идет.

Она засмеялась. — Старый Кайл Кингсбери никогда бы этого не заметил.

— Старый Кайл бы заметил — и поиздевался над этим. Но я не старый Кайл Кингсбери. Я вообще не Кайл Кингсбери.

Она кивнула. — Я знаю. И поэтому я расстроена, что на тебе лежит заклятие Кайла.

Это означало почти то же, что сказала Магда.

— Что вновь возвращает меня к вопросу, от которого ты так умело уклонился: ты ее любишь?

— Почему я должен обсуждать это с тобой?

— Потому что тебе больше не с кем поговорить. Твое сердце разбито, и ты никому не можешь довериться.

— Поэтому мне нужно открыться… тебе? Ты разрушила мою жизнь. Теперь тебе понадобилась моя душа? Отлично! Я люблю ее. Она была единственным человеком в моей жизни, кто по-настоящему разговаривал со мной, которую не интересовала ни моя внешность, ни мой знаменитый отец, которая заботилась обо мне, несмотря на то, что я был чудовищем. Но она не полюбила меня.

Я не смотрел в зеркало. Я не мог, потому что хоть мой тон и был столь саркастичным, говорил я истинную правду.

— Без нее у меня нет надежды, нет жизни. Я буду жить в забвении и умру в одиночестве.

— Адриан…

— Я не закончил.

— А я считаю, закончил.

— Ты права, я закончил. Был бы я, по крайней мере, нормальным, я бы еще мог на что-то надеяться с ней. Я не говорю, о том, как я выгляжу, но спрашивается, как можно ожидать, что девушка заинтересуется кем-то, кто даже не человек. Это ненормально.

— Ты человек, Адриан. У тебя есть месяц. Неужели ты не хочешь вернуться лишь на один короткий месяц? Неужели твоя вера в нее так слаба?

Я начал колебаться.

— Лучше я останусь здесь. Здесь я не чувствую себя таким уродом.

— Месяц, Адриан. Что ты теряешь?

Я задумался над этим. Я уже сдался, смирился с тем, что навсегда останусь чудовищем. Вернуться к тлеющей надежде, даже на месяц, будет крайне тяжело. Но без надежды не останется совсем ничего, ничего, к чему стоит стремиться, я буду просто чудовищем, запертым до конца дней в захолустном доме, сидя на попечении у отца, обихаживая свои розы, чтобы они лучше росли, по нескольку раз перечитывая все подряд книги из Нью-Йоркской Государственной Библиотеке и ожидая смерти.

— Месяц, — согласился я.

Я вернулся в Нью-Йорк. Парень, которого я нанял, оказался полным отстоем, ничуть не разбирающимся в цветах. Половина из них погибла, другие нужно было подрезать — у них осталось всего по одному бутону.

— Другое чудовище съело бы парня на моем месте, — сказал я Уиллу.

Хотя на самом деле я так не думал. Мне самому нужно было заботиться о розах, а не поручать их никому другому. Масштабы катастрофы подтвердили, что они нуждаются во мне. Приятно чувствовать, что ты хоть где-то полезен. Может мне завести животное. Кошку, например, ее не нужно выгуливать.

Конечно, может случиться так, что я кончу, как один из тех сумасшедших стариков, в доме у которых по шестьдесят кошек. Однажды соседи пожалуются на неприятный запах, и окажется, что я умер, а мои же собственные кошки меня сожрут.

Все равно было бы неплохо завести кошку, до тех пор, пока она не станет портить мои розы.

А пока я решил перестроить оранжерею. Я хотел каждую зиму проводить на севере, а весной возвращаться и сидеть на солнышке в своем — огороженном плотной стеной — саду.