Кассандра Клэр - Трилогия о Драко - Draco Dormiens, Draco Sinister, Draco Veritas

Итак, Блэз с Драко пойдут на свадьбу вместе. Ну и? Едва ли ей пристало жаловаться: с того вечернего разговора в коридоре у Большого Зала Джинни говорила с Драко только однажды, исключительно по причине вежливой необходимости. Она больше не играла никакой роли в его жизни, тем паче в любовной её составляющей. Впрочем, осознание этого ничего не меняло: Джинни ощущала себя тыквой, выпотрошенной к Хэллоуину.

Рука скользнула вверх к медальону, который она по-прежнему носила на шее, пряча под блузкой, чтобы никто-никто не увидел.

«Люблю и надеюсь».

Она вспомнила слова Драко — дескать, всего лишь год, как познал я разницу между ненавистью и любовью. Я ещё такое дитя, тебе нужен кто-то повзрослей… Тот же Финниган.

Тот же Финниган… Мысли перетекли к Симусу: его открытому лицу, синим глазам, его мягкости и заботливости. Драко считал — с Симусом Джинни будет куда спокойней, и в кои-то веки она, пожалуй, была с ним согласна. Что там она думала, чего отчаянно желала на самом деле — всё настолько спуталось, что выпутаться из этого клубка теперь представлялось невозможным.

Джинни осознавала: в каком-то смысле она действительно стала «как все» — все те девицы, что без умолку трещат о своих парнях, нагоняя тоску на друзей, раздражая знакомых и возмущая родню. Она сама совсем недавно на дух таких не переносила: вот ведь трындят — да какой он потрясающий, да какой милашка, да каких шуточек вчера наговорил… а ежели, не ровен час, парень осмелится улыбнуться другой — заливаются слезами в три ручья и требуют, чтобы он всех девчонок от себя отогнал, да и прочих друзей тоже. И не дай бог такой девице напомнить, как в прошлом году её парень пошёл на Рождественский Бал с Орлой Квирке, упился до положения мантий и оную же — новую, шёлковую — уделал: устроит натуральную истерику, хотя сама в то время вовсю зажигала с тем же Эрни МакМилланом, а нынешнего ухажёра в упор не видела. А уж коли отыщется у него какое-нибудь чахлое романтическое прошлое — всё, пиши пропало. Нет — всё ей, лишь ей одной.

Джинни таких особей ненавидела: зачем врать? Зачем рваться в мир фантазий, если рано или поздно реальность от всей души приложит тебя лбом о землю?

Теперь она знала: иногда ложь нужна, иногда ложь — единственное, во что ты способен поверить. Заводя речь о Симусе, она замечала, как смотрят на неё Элизабет и Блэз, ловила на себе встревоженные взгляды Гермионы и шаг за шагом начинала сочувствовать тем девицам, которые, видать, трещали о своих отношениях отнюдь не по причине суперсовершенства своих романов и романчиков… Как раз наоборот.

…А может, любовь — это просто некая разновидность лжи? — подумала она, таращась во тьму. — И чтобы всё сработало, надо просто в неё поверить. Обоим. А если почему-либо не получается — не помогают ни сила воли, ни чувство вины, ни желание — то, наверное, надо просто зайти с другого бока…

Гермиона устроилась на подоконнике в гриффиндорской башне, взирая сверху вниз на отделанный серыми камнями зелёный весенний газон, пересечённый то тут, то там тропинками, которые протоптали спешащие на квиддичное поле студенты. По одной из тропинок шагали Гарри и Драко — хотя отсюда они казались просто движущимися точками — светлую шевелюру Драко и красный свитер Гарри ни с чем не спутаешь. Погружённые в разговор, юноши шли в сторону замка.

Гермиона обхватила коленки, подтянув их к груди. Учебник по Толкованию Снов и Защитным Чарам соскользнул на подоконник. Вечерело. По небу протянулись багряные полосы — первые вестники заката. Скоро Гарри поднимется по лестнице и появится в портретном проёме, распространяя аромат травы, весеннего дня и юности, и они свернутся на диванчике вдвоём, чтобы в чтении и разговорах скоротать время до ужина.

Мысль о Гарри осветила лицо Гермионы робкой улыбкой. Она так и не поняла, как и когда всё вернулось на круги своя — не враз, а постепенно, само собой; сложилось из мелочей: из рук, не расцепленных при входе в класс, из посиделок бок о бок вечером в гриффиндорской гостиной, из безмолвного понимания друг друга… Именно о последнем Гермиона отчаянно тосковала в начале года, когда всё пошло наперекосяк. Рядом с Гарри она была счастлива, и по тому, как, едва завидев подругу, сиял он, понимала, что он испытывает то же самое. Они стали частью друг друга — не в собственническом плане, но в том самом, описанном ещё в древней Песне Песней: «Возлюбленный мой принадлежит мне, а я ему»…