Анастасия Павлик: Перламутр (СИ)

— Смакуй давай, детка, — сказал я ему и протянул зерно. — Смакуй самое изысканное из яств с пира святых. Падающие звезды будут завидовать тебе.

Он принял зерно левой рукой — добрый знак — и безропотно заглотил. Некоторое время он неизменно пристально смотрел на меня, потом в его лице что-то дрогнуло. Закатив глаза, он осел на пол. А я уже начал прощупывать зерно.

Проникновения было мгновенным, будто ветер от оружейного выстрела. Уже больше года я не прикасался к хищной сущности зерен, но память об этом стремительно возвращалась.

Окружающее преобразилось, стало дружеством математических формул, уравнений и знаков бесконечности. Я брел сквозь программное обеспечение точно шаман сквозь сознание своей жертвы, парил в сухом море из информации, и информация благоговела передо мной. Это было шоу, и я был в нем мертвой звездой. Оно забрало меня высоко, и сделало звездой. А потом убило. Я активировал зерно как бог, хотя был всего-навсего шизом — психопрограммирование сделало из меня истинного шиза, я сгорел в пламени интуитивной математики, словно мотылек в огне.

Окружающее, с запахом кокоса, нахлынуло сокрушительной волной. Я осел на пол, холодная испарина выступила на лбу и над верхней губой. Эдуард свернулся клубком под стенкой. Все еще слабый от математических грез, я подполз к нему. Мальчишка открыл глаза и уставился на меня.

— Ну что, малыш, вставило? — примерно так и спросил я.

Он пялился на меня, затем кивнул.

— У меня… ощущение.

— Силы?

— Нет. Ощущение, будто мир использовал меня. Использовал и выбросил.

Хотя бы раз в жизни мы все произносим эти слова. Так или иначе, все грани современного искусства переливаются именно этими словами, а ведь искусство — это зеркало, отражающее жизнь.

— Да, и это верное на все сто ощущение. И отныне, как чертовски дорогому образцу души, тебе полагается сделать приличные дыры в душах других людей. И наполнить эти дыры уматовой технонаркотой — своими поцелуями. Ты готов к этому, малыш? Готов использовать мир также как он использовал тебя?

Эдуард улыбнулся, и в его улыбке была чистая технология.

Резкий стук в дверь. И голос, этот звонкий голос, заставивший почувствовать меня старым развратником:

— Убираемся! Синие пасли нас!

За дверью стояла всклокоченная Лолита. Она скользнула мимо меня, задев бедром, и сгустком ванили подлетела к Эдуарду. Мальчишка уже был на ногах.

— Где Константин? — спросил я, хватая девчонку за руку.

— Внизу, — прошептала она, огромными испуганными глазами глядя на меня.

Я вышел из уборной, и мир на миг предстал предо мной хитросплетением из оттенков и запахов. Это было черепокрушащее переживание.

Хранитель зала был словно из ада. Нервный, визгливый, он пронесся мимо, по направлению к центральному входу. За панорамными окнами расцвел сад из красно-синих цветов — милицейские машины хаотично запарковались прямо на синтетической клумбе фаст-фуда, размазав под колесами пару-тройку садовых гномов. Посетители как по невидимой команде уставились на нас; какая-то старуха потянулась к Лолите, но девчонка не церемонилась — шипя красным словцом, отпихнула морщинистую ведьму и подлетела к Константину. Чувак стоял под аркой и через весь зал смотрел на меня.

Сочащийся любовью, точно свинина жиром, голос Человека-Цыпленка: «Куриный, куриный суп! Люблю куриный суп! Куриная фантасмагория в тарелке!»

Голос милиции — холодный, крошащийся, женский:

— Владелец темно-синего «Чероки», выйдите на проверку удостоверения. Ваш автомобиль числится в угоне.

Я смотрел Константину в глаза и словно ел из них иссушенную до хруста прозу жизни. Да, дружище, будь по-твоему. Сделай это ради нас всех. Сделай это ради себя. Я кивнул. Тогда парень притянул к себе Лолиту и поцеловал.

— Я всегда буду с тобой, — прошептал он, гладя ее по ванильным волосам. — Просто не забывай меня, ладно?

Я знал, как это называется.

Слово из шести букв.

Хранитель зала подскочил к Константину и стал о чем-то трагично выть, но парень был великолепен — он владел ситуацией, стал мрачным королем. Его кулак попал в цель. Хранитель зала свалился на пол, опрокинув стол со всем, что на нем было — сокрушил город из пластика, вкусовых добавок и синтетики.

Лавина звуков накрыла с головой: вопли, одинокий плач наложившего в штанишки ребенка, грохот отодвигаемых стульев.

Константин достал пистолет и направился к выходу. Его лицо было загляденьем. Чувак улыбался как бог. Лолита с истерикой бросилась за ним. Я нагнал ее в два шага, не слишком бережно развернул к себе и дал по лицу. Она заткнулась.