Варвара Варкун - Ноктюрн цвета морской волны

— Синее.

— Ты не права, зеленое!

— Синее.

— Ну, какое же синее? Абсолютно зеленое. Темно-зеленое.

— Синее. Спасибо, что не сказал изумрудное…

Ласковое теплое сине-зеленое море легкой волной, почти не образующей пены, накатывалось на гальку и степенно отползало назад.

— Это тебе спасибо, что не обозвала голубым.

— Тебя? — Карие глаза, подчеркнутые длинными ресницами, искрились смехом. — Пока ты вроде бы не давал повода…

Ее сочные малиновые губы удивительно вкусны, если их запечатать долгим нежным поцелуем. Когда закончилась вечность, он медленно оторвался от сводящих с ума губ. Она открыла глаза.

— Синее.

Легкий беззаботный смех выдавал абсолютно счастливого человека. Он улыбнулся, вновь взглянул на море. И увидел, как долог был поцелуй.

— Золотисто-багровое.

Она высвободилась из объятий и тоже обратила взор к морю. Посмотрела на солнце, уже утонувшее нижним краем в воде.

— Золотисто-оранжевое.

— Багровое.

— Оранжевое.

— Ты знаешь, что про тебя Некрасов написал? — его голос прозвучал вкрадчиво, губы с трудом сдерживали улыбку.

— Знаю. Про коня и про горящую избу.

— Нет. Про тебя он написал — мужик, что бык — втемяшится в башку какая блажь, колом ее оттудова…

Ее серебристый, словно звон колокольчика, смех полетел над морем. Тонкие руки медленно обхватили шею. Он почувствовал, что полная высокая грудь прижимается все сильнее и сильнее…

Виктор устало опустил руки, крепко сжал узловатыми пальцами острые колени. Сегодняшний сеанс вымотал до предела. Хотелось лишь одного — уснуть.

— Еще одна пара. Десятая за месяц, — тихо пробормотал он.

Оставалось сообщить в статистическое агентство о свершившемся факте взаимной заинтересованности мужчины и женщины. И помолиться, чтобы они оказались способными к деторождению.

И все-таки здорово, что его перевели сюда, в специализированный центр. И помощника дали. Отличный парень, спокойный, молчаливый. Невысокий, широкоскулый, с густыми черными бровями, со странными разноцветными глазами. Никогда не спорит, со всем соглашается. Что попросишь — всегда старается сделать. Иногда, правда, может задать пару вопросов невпопад, от которых непонятно почему холодеет в груди, ну да это мелочи.

Виктор вспомнил, как однажды, несколько месяцев назад, брел по темной улице. Где-то в заросших палисадниках слышались трели сверчков. Иногда над головой проносились неясные тени летучих мышей. В одном из переулков он заметил парочку перебегавших дорогу кошек. Мир жил. И ему было все равно, останется ли с ним человечество или тихо исчезнет и забудется, как прочитанная книга.

А ведь еще лет пятьдесят назад все было по-другому. Как случилось, что люди престали интересоваться друг другом, перестали любить? Да что там! Даже замечать. Кто-то утверждал, что виной всему развитие виртуальности, другие говорили, что виной — обесценивание семейных ценностей, утрата традиций, третьи склонялись к мысли, что это естественный процесс — цивилизация изжила себя, и природные механизмы решили выключить Человека. Разбираться сейчас глупо. Все уже свершилось. И дело Виктора — бороться до конца, хотя, может, это уже агония. Но именно сейчас отступать нельзя, потому что в мире он один из немногих, кто может воздействовать на людей, пробуждать их интерес друг к другу. Его талант и есть тот крест, который он будет нести всю жизнь.

— Вы можете объяснить, что происходит? Без всяких научно-медицинских вывертов! Я двадцать минут беседовала с начальником отделения, но так ничего и не смогла понять. Он абсолютно не говорит на человеческом языке!

— Попробую, но сначала скажите мне, почему вы приехали только сейчас?

— Дела фирмы. Командировка затянулась, нужно было добить несколько контрактов.

— И второй вопрос: у вас есть дети?

— Нет, что вы! Когда? У меня открыты прекрасные перспективы для карьеры, только нужно работать…

— Ваша семья… Вы решили пожертвовать ею ради карьеры?

— Что вы такое говорите, доктор! Конечно, нет!

Высокая зеленоглазая брюнетка в деловом темно-синем костюме смотрелась очень эффектно. Крой подчеркивал точеные формы фигуры, а расстегнутая на одну лишнюю пуговицу голубая блузка говорила, что ничто человеческое женщине не чуждо. Если есть время. И силы.

— А вы можете сказать мне, миссис Старк…

— Ирэна.

— Что?