Чтобы завоевать ее руку, однако, ему требуется одолеть сложную задачу. Две более сложные задачи.
Он почувствовал удивительную приверженность этой идее — целиком и полностью. Кто на такое отважится? Монстры и ангелы, порталы и невидимость — даже если последним было немного трудно обладать из-за всей этой боли. Впрочем, много ли людей (думается, совсем не много, наверное, те, что старомодны) станет покупать золотые кольца своим красавицам-подружкам в каком-нибудь захудалом грязном городишке Северной Африки, и будет есть сушеные финики из бумажного пакета, и разглядывать верблюжьи ресницы, да я вас умоляю, и... эй, куда это двинул весь народ?
Мик в недоумении уставился на поток, который неожиданно хлынул в узкий переулок, и раздались выкрики на арабском и берберском, и еще на каких-то языках, которые не походили ни на чешский, ни на английский, ни на немецкий, ни на французский. Местные жители орали и спешили куда-то, и когда двери попроглатывали их из переулка, переулок опустел, оставив ютиться на нем только туристов: туристы непонимающе моргали, глядя друг на друга, когда пыль осела, а гомон за дверьми усилился.
Он спрятал кольцо в карман и повернулся к Сусанне, которая все еще сидела в тени, но больше не делала набросков. Он подняла на него глаза и нерешительно спросила:
— Что такое?
— Не знаю.
Он поглядел по сторонам. Несколько семей все еще жили за этими стенами; Мик заметил яркий блеск от телевизора, когда дверь распахнулась настежь, а потом закрылась. Это был такой анахронизм: телевизор в таком месте... а потом... а потом вскрики переросли в ор. В некий боевой клич. Казалось, в нем смешались радость и ужас.
Мик схватил Сусанну за руку (третья главная причина, чтобы жить) и потянул ее к телевизору, чтобы поглядеть, какого черта или ради всех святых, что происходит.
83
ПРОЩАНИЕ
Когда Акива проснулся, Лираз спала рядом с ним, и они были погружены во тьму, хотя, разумеется, не в такую, в которой теперь по-настоящему находились серафимы. Даже их крылья вяло горели в изнеможении сна, отбрасывая затейливое свечение, которое достигало высокого бревенчатого потолка, переходившего в глинобитные стены. Это было большое пространство, но без окон, и он не мог сказать день или ночь на дворе. Сколько он проспал?
Он чувствовал себя... нормально, взбодрившийся, не очень подходящие слово при данных обстоятельствах, оно как бы говорило, что ты полон жизни, а он себя таковым не ощущал, но чувствовал он себя лучше. Акива заставил себя сеть.
Первое, что он увидел, был его брат. Азаил лежал с другого боку Лираз; ее тело, свернутое калачиком, было повернуто в его сторону, и на одну долю секунды в Акиве вспыхнула надежда, что они снова втроем, что Кару, в конце концов, воскресила его брата, что Азаил сейчас усядется и станет рассказывать забавные истории обо всем, что видел и делал, пока его душа была бесплотна. Но надежда быстро угасла, как и большинство надежд: ее уничтожила кислота горечи, и Акива почувствовал себя дураком. Ну, конечно же, Азаил был мертв, отныне и навсегда. Начинало появляться такое количество мух, что дальше тянуть было нельзя.
Он разбудил Лираз. Настало время отдать почести их брату.
Церемония была не такой пышной, какими должны быть церемонии, но их и не было никогда: солдатские похороны, труп в собственном погребальном костре. Официальные слова были безличными, так что они изменили их, чтобы те соответствовали Азаилу.
— Он был вечно голоден, — сказала Лираз, — и в дозоре он иногда засыпал. От дисциплинарного наказания его не раз спасала его обаятельная улыбка.
— Он мог кого угодно заставить разговориться, — сказал Акива. — От него невозможно было утаить ни один секрет.
— За исключением твоих, — пробормотала Лираз, и эта правда обжигала.
— Он должен был жить настоящей жизнью, — сказал он. — Он бы жил полной жизнью. Он бы все испытал. — «Он бы женился», — подумал Акива. У него могли родиться дети. Акива почти смог себе представить это — какая жизнь могла бы быть у Азаила, если бы мир был лучше.
— Никто не смеялся так искренне, — сказала Лираз. — Казалось, его так легко рассмешить.
«А смех и должен быть легким, — подумал Акива, — но это не так». Только взгляните на эту парочку, черные руки и израненные души. Он протянул руку к руке сестры, и она взяла ее, и сжала так крепко его ладонь, будто это был эфес меча, как будто от этого зависела ее жизнь. Акиве было больно, но эту боль он мог легко выдержать.
Читать дальше