Елена Острикова - Проводники судьбы (СИ)

Он не сомневался и не медлил. Каждый раз целился точно в сердце и, несмотря на попытки противников укрыться за машинами, почти никогда не промахивался. Когда сухой щелчок возвестил о том, что патроны закончились, он отбросил бесполезное оружие.

Один — единственный взгляд в сторону Миры — над ее телом склонился Владимир — и Александр бросился бежать. Легко перемахнув через корпус машины, оттолкнувшись рукой от капота, он с прыжка ударил ногами человека, спрятавшегося за ней, сбив его с ног. Алые пятна расплывались по рубашке Александра. Наверное, и в него попали во время перестрелки. Но боли он не чувствовал.

Набросившись на противника, он стал избивать его. Жестоко, беспощадно, как заведенный, он наносил и наносил удары, выбирая наиболее уязвимые места, чтобы причинить как можно больше вреда, как можно больше боли.

Он продолжал бы до бесконечности, если бы не ощутил удара в спину. Скорее даже осознал, чем ощутил. Даже не понял, пырнули ли его ножом или ударили чем‑то тупым. Все, что он понял, так это то, что неожиданно оказался на земле, упав прямо на неподвижное тело поверженного противника. Другой — тот, кто нанес предательский удар, склонился над ним, но через мгновение сам оказался на земле, сраженный мощным ударом в челюсть. Заметив краем глаза движение справа, Александр предупредил намерение противника, поставив ему подножку. Еще до того, как тело соприкоснулось с асфальтом, пальцы Александра обвились вокруг ножа, лезвие которого уже было обагрено кровью — его собственной, вероятно. Один прыжок — и Александр грациозно разжал пальцы, оставив смертоносное орудие в горле умирающего.

Но уже в следующий момент его собственное горло оказалось зажато в железные тиски. Противник усилил хватку, и перед глазами Александра заплясали темные точки. Он рванулся назад и ощутил удар, основная сила которого пришлась на нападавшего: тот спиной разбил боковое стекло машины. Ослабление хватки помогло Александру сконцентрироваться. Он ударил противника затылком в лицо и, наконец, избавился от плена. Но закрепить победу не удалось: в этот момент на него сзади напали еще двое.

Александр отбивался, конечно. Но его удары, мастерство которых было отточено вечностью, стали терять свое смертоносное изящество, все реже и реже достигая цели. Он по — прежнему не чувствовал боли, но реальность стала расплываться. Потом в поле зрения мелькнула еще одна тень, и на мгновение ему стало легче. А потом все исчезло. Не было ни темноты — ничего. Совсем ничего.

Когда Александр вновь открыл глаза, он обнаружил, что находится в машине и сидит, прислонившись головой к оконному стеклу. Антон был за рулем. Его присутствие Александр ощутил еще до того, как увидел. Какую бы ненависть ни вызывал в нем теперь Оракул, его соседство по — прежнему дарило ощущение теплоты и комфорта.

Антон остановил машину и заглушил мотор. Только теперь Александр осознал, что они находятся у его собственного дома. Он не мог сказать наверняка, как долго был мертв и сколько еще времени потом провел без сознания, но, как видно, немало, потому что пустота оставила в его душе очень стойкое и неприятное ощущение.

Он попытался сесть ровно, но боль, огнем полыхнувшая внутри, заставила его со стоном опуститься на место. Адреналин ушел из крови, и расплата за недавнее безрассудство не заставила себя долго ждать.

— Не торопись, — посоветовал Антон, его голос звучал мягко и спокойно. — Ты серьезно пострадал, и понадобится время, чтобы раны зажили.

Он был прав, конечно. Оракул не ошибается. Вся одежда Александра пропиталась кровью, и он был поражен, что в его теле так много жизненной эссенции. Он не помнил, кто нанес ему раны, не помнил их природы. Хотя малейшее движение и причиняло нестерпимую боль, он уже чувствовал, что процесс исцеления начат.

— Почему ты убил ее? — голос Александра прозвучал хриплым шепотом, но Антон понял бы вопрос, даже если бы не услышал его.

— Так лучше.

— Чем? Она все равно бы умерла от пули, а так не мучилась, да? Ты все этим оправдываешь?

— Нет, она страдала. Последние мгновения ее жизни были адской мукой, какую ты себе даже не представляешь, потому что привык терпеть боль и не ощущаешь страха смерти. Но, наверное, и в этом был смысл, потому что впервые за десятилетия из твоих глаз текут слезы.

Антон вздохнул и продолжал:

— Было ли пулевое ранение смертельным — я не знаю. Может быть, вскрытие покажет. Но какая теперь разница, верно?