О чем ты молчишь? (СИ)

Михаила передернуло. Олег засмеялся.

- Ты зла на него не держи. Он – нормальный. Тебе бы роль досталась, ты бы тоже так стал драть.

- А я тебя сегодня?... – вопросительно сказал Михаил.

- Нет, меня сегодня – нет. Ты что – не смотрел, кому суешь? – Олег улыбался, быстро «убирая» пельмени из своей тарелки. – Огурцы бери. Не мамины домашние, конечно, но очень неплохие.

- А у тебя мама есть? – вдруг спросил Михаил.

- Есть. И сестра. И племянники. А у тебя?

- У меня – родители. И бабка старая в деревне.

Новая жизнь пульсировала вокруг Михаила в мощном, властном ритме, подгоняя его сердцебиение до своей бешеной частоты. Огромная зарплата. Сумасшедшие цены. Стремительное, как падение в пропасть, погружение в нюансы греха. «Сверху», «снизу», «раком», «боком», «в рот». Отступать было некуда. И за всё платили деньги. Кто не знает, как режет глаза едкий запах нитрокраски, и как неделями держится в горле ощущение наждачки после очередного пробоя малярного распылителя, не поймут, почему Самсонов так легко освоился на студии. На третий день ему предложили эпизод с минетом. Он согласился, но, когда камеры подъехали к широкой кровати, застопорился и смутился, не решаясь сделать эти очередные полшажочка вниз.

- Не дрейфь, я мылся! – подбодрил его партнер по эпизоду Ярослав, балагур и пройдоха.

Михаил покосился на камеру, собрался с духом и наклонился над его коленями.

- …Ты, Миш, молодец! Бицепс подкачаешь - я тебя к девчонкам переведу, - нахваливал режиссер.

Михаил уже знал наизусть съемочные расценки, сам записывался с утра на эпизоды. Пользуясь своей молодой, твердокаменной эрекцией, он зарабатывал почти столько же, сколько громила Клей. Перезнакомился со всеми «актерами» и операторами, ходил по вечерам «посидеть» под полторашку пива к Стасу и Ярику или шел гулять один по суетным предновогодним улицам, наполненным неоновой рекламой, магазинами, автомобилями и людьми. В первый визит в супермаркет он испытал настоящее потрясение от украшенных гирляндами витрин, ухоженных девчонок на неправдоподобно высоченных каблуках, прилавков с экзотическими фруктами и бесконечных полок алкоголя. Мишка набил свою тележку нежной свининой, которую отрезали на его глазах от огромного копченого окорока, ярко-желтыми грушами, завернутыми поштучно в хрустящую бумажку, тремя сортами пива и прочей необычной снедью. Олег укоризненно вздохнул, укладывая рядом бутылку болгарского кетчупа, макароны и самые дешевые в магазине пельмени.

Жили они с соседом бесконфликтно: не сближались и не ссорились. Олег был странноватый, держался в стороне от коллектива и очень жестко экономил деньги. На съемочной площадке они столкнулись впервые дней через десять после Мишкиной «премьеры». Пока костюмерша «на живую нитку» укорачивала длинноватые для Олега рукава реквизитного «парадного» пиджака, режиссер рассказывал фабулу: первая брачная ночь двух только что поженившихся мальчиков-геев. Десять минут романтических разговоров, шампанское, поцелуи. Потом – «первый секс», в котором им предстоит два раза поменяться местами. Олег, все выслушав, усмехнулся в лицо Мише:

- Ну что, братишка, давай поженимся?! А то полмесяца живем в одной квартире, а перепихнуться всё руки не доходили.

Михаил уже привычным движением обнял Олега за плечи и скользнул рукой ему под живот. Олег вскинул к нему лицо, и мужики изобразили поцелуй ровно в том объеме, в котором это требовалось камере оператора. Эпизод за эпизодом отснимали почти без дублей. Миша не сразу осознал, что движения его ладони не находят привычного отклика.

- Теперь – к кровати! – скомандовал режиссер. – Миша – раком.

«У него ж не стоит?» - подумал про себя Михаил. Но Олег быстрыми движениями старался «догнаться» до требуемой кондиции. В конце концов, это были не Мишкины проблемы. Он опустился на четвереньки, дважды меняя поворот головы по требованию оператора. Вторая камера запечатлевала действо сзади. Олег ткнулся несколько раз, но его эрекции не хватало, чтобы войти. Он повторял свои безуспешные попытки, пока оператор не сказал ему:

- Всё, отснял. Теперь – со спины.

Олег начал ритмично толкаться бедрами в Мишкины ягодицы, потом нагнулся почти к его уху и прошептал:

- Эй, стони, давай!

Самсонов, отвыкший здесь чему-нибудь удивляться, начал стонать и закатывать глаза. Операторы суетились вокруг них. Меняли освещение и ракурсы. Попросили Мишу изобразить оргазм лицом и, наконец, облегченно подвели итоги: