Киндер, кюхе, кирхе (СИ)

Майк недовольно поводит плечом и снова нависает над чемоданом, вынимая новые пакеты:

- Это – маме. Это – отцу.

- Ему – не надо.

- Почему? Хороший свитер, очень комфортный, натуральная шерсть. Незаменим для холодной погоды.

- Заучил наизусть по рекламному буклету? – фыркает Юрка.

- Не захочет носить – отдаст бедным.

- Не захочу ему передавать – отдам бедным сам, - бормочет несносный сопляк.

Юрке двадцать два года. Он пишет диплом в университете, который когда-то заканчивал и сам Майк. Там дают хорошее образование, если захотеть его получить. И местный диплом при желании и некотором количестве времени, потраченном на изучение языков, можно сертифицировать на Западе.

Через полчаса они сидят в уютном зале ресторана. Окно за их столиком выходит на Невский проспект. В Австралии нет таких старинных домов и таких узких улиц, нет таких мрачных людей и пасмурного неба. И нет Юрки. И нет недоступного, так ни разу и не приехавшего с ним повидаться, Олега. В Австралии - другая жизнь. Совсем другая. Она словно началась сначала.

- Зачем ты приехал, если не хочешь со мной разговаривать? – не в состоянии скрыть свою досаду, спрашивает Майк.

- Из чувства благодарности. Мне тетя Наташа все уши прожужжала, что если бы не ты, я бы не родился. А если бы и родился, то не жил бы в счастливой и полной семье. Будто бы сборище ненавидящих друг друга несчастных людей, среди которых я живу, может называться семьей. Ты, правда, играл когда-то положительную роль в моей жизни?

У Майка сводит скулы от болезненной гримасы.

- А твоя дочь знает, что ты – гей?

- Я не гей! – говорит Майк и сам чувствует свой акцент. – Я не гей, я бисекси. В этом есть разница.

- Извини, я попутал! – дерзит Юрка. – Большая разница. Ты живешь в свободном мире. И привык градировать полутона, к которым мы здесь, за печкой, нечувствительны.

- Ты так повзрослел, - грустно говорит Майк.

- Ты просто слишком редко приезжаешь. Тебе здесь уже ничего не надо, правда? Зачем же ты всё еще берешь сюда билет?

- Посмотреть на тебя, - честно говорит Майк. Майк Юждин. Михаил Евгеньевич Самсонов. – Расспросить тебя об отце. Навестить престарелых родителей.

- У нас так не говорят! – срывается Юрка. – «Прэ-ста-рье-лых», - передразнивает он его слово и его акцент. «Старых» - говорят, «пожилых» - говорят, «стариков» - говорят. А «прэстарьелых» здесь не бывает. Они бывают только в воображении эмигрантов. И они не нуждаются в ваших подарках, свитерах, фигурках кенгуру и дурацких сувенирных блокнотах. Зачем ты здесь? О ком из нас ты хочешь услышать? Об отце? Он пьет.

- Как!? – ахает Майк.

- А ты думал, что ты лично запатентовал такой способ выпадения из реальности?! Он пьет и не позволяет вмешиваться в этот процесс. Мама нашла молодого любовника, поселила его в тети-Лилиной квартире и ночует там пару раз в неделю. Отцу – всё равно. Он не будет устраивать ей скандал. И не будет выгонять. Ему вообще всё всё равно. Он, кстати, сейчас без работы. И живет на ее деньги. Тетя Наташа болеет. У нее болят суставы, и она почти не может ходить. Райку бьет муж. У нее был выкидыш из-за этого, но она не собирается бросать своего мужа. Вы это от меня скрываете? Что дед бил бабушку, и что тетю Наташу бил муж? И что отец боялся поэтому жениться и заводить детей?

Михаил Евгеньевич молчит. Его тарелка не тронута, а заказанная бутылка вина уже пуста. Официант нависает над его локтем с услужливым и вопросительным выражением лица.

- Не приносите нам водки, даже если мы закажем, - говорит ему Михаил Евгеньевич. И акцента уже совсем не слышно в этой фразе.

- Юр, а как ты сам?

- Ве-ли-ко-леп-но! – паясничает Юрка. – Я – лучше всех! Я живу с тёлкой, бюст – четвертый номер. Ах, я это уже говорил!? Я не вру, вот – фото! – он достает и бросает на стол такую редкую уже бумажную фотографию, распечатанную, видимо, в расчете именно на этот жест. На фотке пухленькая миловидная девушка и Юрка – совсем не раздраженный, как сейчас, а вполне довольный и улыбающийся.

- Красивая какая! – не лукавит Михаил Евгеньевич, разглядывая юное счастливое лицо. – Вы учитесь с ней вместе?

- Учились. В школе. Арина. Ну да, я это тоже уже говорил. Но, знаешь, если у твоей дочки грудь не сильно меньше, я готов бросить Аринку и переехать к тебе.

- Моей дочери двенадцать лет, - грустно говорит Михаил. – У нее пока нет никакой груди. И не паясничай. Зачем тебе уезжать?

- А тебе было зачем?

- Ты же знаешь, я не мог здесь развиваться. Я получил хорошее предложение. Я занимаю сейчас видную должность.