Эдуард Снежин: Повесть о несостоявшейся любви

К моему удивлению, армянин произносит сложную, цветистую фразу, ни разу не перепутав падежей.

Мы смыкаем стаканы и пьём. Сразу похорошело ещё больше, хотя больше, кажется, уже некуда.

– Ой, Дима, как я проголодалась, только сейчас поняла, – шепчет Лена.

– Ещё бы, без обеда, без ужина, давай налегай!

– Ты только, Лен, не стесняйся, кушай на здоровье! – поддерживает Липарит. – И ты, Дима.

– На меня не смотри, я кушал и обед, и ужин. Подышу свежим воздухом.

И он, прихватив с собой кусочек сыра с ломтиком лимона и зеленью – любимая пища армян – деликатно выходит на балкон.

Мы с Леной, забыв про приличия, проглатываем половину принесённой закуски.

– Всё, больше не могу! – откидывается наконец девушка. Мы сидим на кровати, опираясь спинами на стену. Я осторожно обнимаю и целую её, пока мы одни в комнате.

– Лена, что бы потом ни случилось между нами, знай, что это самый наполненный день моей жизни, – проникновенно и искренне веря себе, произношу я.

– Да ну? – дразнит Лена.

Я смущаюсь своей пафосной высокопарности.

Тут входит Липарит и радостно информирует:

– Сейчас будут танцы! Мадемуазель, я ангажирую первый танец с вами!

«Мадемуазель» улыбается, поднимается с кровати и делает книксен. Липарит опять включает Ободзинского:

Липарит вальсирует с Леной. Я так не умею. Поскольку цвет глаз моей красавицы совпадает с тем, что в песне, я как-то нехорошо поражаюсь тому, когда это Липарит успел высмотреть эти, Ленины, глаза? Ведь, наверно, именно поэтому он заранее подготовил эту песню, и начинаю ревновать.

Господи, для ревности достаточно самого незначительного повода!

При всём своём уважении к старшему другу, я подхожу к паре, хлопаю в ладоши, как дурачок, и отнимаю у Липарита Лену. Лучше бы я этого не делал! Липарит как-то послушно отходит в сторону и садится в кресло, а Лена, хоть и идёт танцевать со мной, но вся какая-то потухшая.

Неоправданная ревность душит меня. Сначала я подумал, что королева обиделась на то, что я воспринимаю её как свою собственность и лишаю ее свободы выбора партнера.

Но потом понимаю: у неё нет никаких чувств к Липариту, она воспринимает его только как моего старшего друга, он для неё – естественное дополнение ко мне, и доставить приятное Липариту для непосредственной Лены – это способ доставить приятное мне. Мне становится стыдно. Ситуация осложнилась. В воздухе повисает невысказанное объединение двоих против меня одного, причем объединение моих же друзей, которые молчаливо упрекают меня за мою же собственную глупость.

Как вывернуться из этой сложной психологической ситуации?

За ошибки надо расплачиваться. И я решаюсь, уже вполне сознательно, как бы продолжить сцену ревности, а на самом деле, чтобы в одиночестве собраться с мыслями, встаю и без слов покидаю комнату.

На улице я с огромным удовольствием затягиваюсь сигаретой, чего избегал уже полдня, чтобы девушка не почувствовала моего табачного дыхания.

У входа в здание поёт и пляшет под гармонь весёлая толпа обитателей санатория. Они справляют праздник, как всегда, накануне. Моё появление встречают весёлыми возгласами, молодого контингента в санатории маловато, и женщины сразу вовлекают меня в круг. Я смеюсь, делаю знак гармонисту и отбриваю частушку собственного сочинения:

Частушка нравится, все дружно отбивают такт в ладоши:

Гуляющие вдохновляются, каждому хочется показать себя, и в круг вбегают новые артисты. Ядрёная, розовощёкая женщина, размахивая цветастым платком, задорно поет:

И вызывающе смотрит по сторонам, как бы спрашивая мужиков, кто же ей зашарашит на праздник?

Толпа со смехом опять бьёт в ладоши:

Я утешаю себя мыслью, что сделал приятное людям, и, под шумок, возвращаюсь в комнату. И вижу Лену и Липарита на балконе в самом развесёлом настроении. Оказывается, они оттуда наблюдали моё выступление и прониклись гордостью за своего представителя в народе.