Шмиэл Сандлер - Насмешка дьявола. Эротические заметки из желтого дома

– Мосье Жан, желает шампанского?

– Вы знаете этого человека? – спросил я, указывая на удаляющегося графа

– Знаю, – сказал он, – это член РКП (б) с 1898 года товарищ Шульман Лев Давидович

Я залпом осушил бокал шампанского, порылся в жилетном кармане и дал русскому на чай. Мне и в голову не пришло в эту минуту, откуда русский знает моё имя, ведь я не работал в аппарате ВЦИК и никогда не был членом партии

Сгорая от любопытства, я поспешил в буфетный писсуар. В нос ударил запах мочи, пота и дешевого одеколона. Я подошел к зеркалу и заглянул в него. «О, Боже! Кто это?» передо мной стоял широкоплечий парень лет двадцати в пестром одеянии матадора, бычьей шеей и ниточкой темных усиков над губой. «Неужто это я?» вырвалось у меня. Парень в зеркале смутно напоминал мне моего отца в молодости. Незнакомец не обманул меня: я был похож на смазливого, самоуверенного мачо из дешевых бульварных романов в стиле незабвенного Ксавье де Монтепена

Войдя в кабину, я закрыл за собой двери, спустил штаны и глянул на полученное новое хозяйство. С хозяйством тоже был полный порядок: орудие крупного калибра, толстое и горячее нервно пульсировало в ожидании боевых действий. Мое новое достоинство отнюдь не было похоже на тот жалкий старческий стручок, владельцем которого я был пять минут назад! У меня тотчас улетучились все мои грустные мысли. Настроение стало игривым и беспечным. Хотелось вырвать шашку из ножен и порубать в капусту гвардейцев Бонапарта.

Чтобы у вас не возникли сомнения относительно моего психического здоровья, я должен ознакомить вас с некоторыми этапами моих прошлых жизней.

В июле 1814 году под Смоленском имела место моя первая реинкарнация в лице вахмистра лейб-гвардии казачьего полка, Епанчина Степана Ерофеича, которого я окрестил Унтером.

Мое второе пришествие в мир состоялось между 1199 и 1231 гг. Я носил тогда имя туркменского принца Джамал ад-Дина известного тем, что в битве при Парване, он нанес поражение самому Чингисхану.

И Принц, и Унтер часто вторгаются в мою частную жизнь, что весьма раздражает меня и отражается на моем поведении. Профессор Лежье называет это параноидной шизофренией, а Епанчин утверждает, что профессор контра и пора его уже кончать.

Но вернемся к моему новому хозяйству:

Еще раз не без удовольствия я глянул на содержимое своих штанов и залюбовался: «Красавец бля!» вырвалось у меня, а скорее у Епанчина, потому что как француз я хорошо воспитан и имею светские манеры в то время как реинкарнационный двойник мой большой мастер русского мата, переливы которого нередко доводится слушать профессору Лежье.

Я был взволнован и возбужден: дяденька в цилиндре явно знал, что он делает.

Это был момент истины, праздник души тела и радужных надежд. Теперь, дамы и господа, по закону жанра следовало завязать зажигательную интрижку с доступной парижанкой.

Я упивался своим новым состоянием, от избытка счастья я был готов расцеловать потертый цилиндр графа Валлийского. «О, Их Сиятельство благородный человек, он совершил чудо, он перевернул грузовик моей судьбы»

Я приосанился и кончиком мизинца провел по ниточке изящных черных усиков «А ля Дон Сезар де Базан».

Когда я покидал кафе ко мне подошел русский гарсон и восхищенно произнес:

«О, майн гот, эс ист колосаль!»

Я бросил ему на чай еще пару юаней и он поблагодарил меня уже по-русски: – Премного благодарен, Вашескородие!

Затем, склонив лысый череп в мою сторону, он прошептал приватным тоном:

– Будьте осторожны, товарищ, господин Шульман чрезвычайно опасная личность.

– Это вы про графа?

– В 1918 г. в Екатеринбурге он командовал расстрелом императорской семьи. «Еще один бедолага, – подумал я, – из пациентов профессора Лежье».

Мне показалось, что где-то я уже видел этого русского парня, но вспоминать, где и когда у меня не было времени: желание встречи с женщиной всецело занимало мои мысли. Кровь бурлила в моих жилах, я распалялся от каждого случайного прикосновения женщин. Мне хотелось немедленно испробовать «Агрегат» в действии. Я оглянулся, вокруг, словно ястреб, высматривая добычу, но стоящую кокотку следовало искать не здесь, а на Елисейских полях и в увеселительных заведениях Монпарнаса.

Я направился на автостоянку, она стояла на месте, но выглядела иначе.

Своего автомобиля здесь я не обнаружил, зато понял, что незнакомец сдержал слово – я был отброшен лет на сорок в прошлое, когда у меня не было ни денег, ни дома, ни машины, зато был прекрасный волнующий член под брюками и желание покорить Париж, этот вертеп разврата и безумных страстей.