Всеволод Шипунский: Камчатский Декамерон (СИ)

— Есть многое на свете, друг Горацио…

В. Шекспир

Не знаю, читают ли «Декамерон» сейчас, но в пору моей юности это был единственный «эротический источник», к которому припадали все — от заядлых книгочеев до тех, кто книг сроду в руках не держал. Ходила даже легенда среди библиотекарей, что нет-нет, да и явится читатель, разыскивающие книгу какого-то Д. К. Мирона.

Не миновал и я общей участи, и когда мне повезло этот «Декамерон» достать, зачитывался приключениями удачливых любовников и неверных жён с вполне понятным интересом. Но будучи юношей, не чуждым литературы, я всегда удивлялся искусственности сюжетных построений у этого самого Боккаччо, не могущих иметь, по моему разумению, ничего общего с реальной жизнью. В самом деле, жёны там изменяют мужьям буквально у них на глазах, заставив мужа, допустим, сидеть в бочке или, там, сторожить за дверью, в то время как… Одним словом, чистые фантазии сексуально-воспалённого воображения! — так думал я в то время, не подозревая, что по прошествии лет судьба, к примеру, забросит меня на Камчатку, и что вообще она может выдавать такие сюжеты, по сравнению с которыми любой вымысел покажется бледной тенью. «Есть многое на свете, друг Горацио, — мог бы сказать принц Гамлет, — чему никакие фантазии и в подмётки не годятся!» — и был бы совершенно прав.

Случилось то, о чём я рассказываю, лет двадцать тому назад, если не больше, а скорее — больше! Был я тогда значительно моложе (ну, это-то очевидно!), и жили мы в камчатском посёлке Термальный, в то время небольшом, дома на три-четыре, в котором горячей термальной воды было — хоть залейся: булькала она и в раскалённых радиаторах отопления, подавалась и в ванну для купания, немилосердно при этом разъедая трубы. Наполненная ванна красиво отсвечивала голубизной и отдавала сероводородом, к которому, впрочем, все давно привыкли.

Было уже за полночь, когда перед сном жена решила отправить меня вынести мусор: муж не должен слишком расслабляться и забывать о своих обязанностях — обленится. Стояла сырая осенняя ночь, дул ветер, мусорные баки были далеко и мне, помнится, страшно не хотелось. Если бы я только знал, что запомню этот поход с мусором на всю оставшуюся жизнь!.. Понимая, что идти придётся и желая хоть как-то вознаградить себя за сей подвиг, я заявил, что раз она меня посылает, то я пойду, но зато ещё искупаюсь в бассейне («вот тебе!»), и пусть она даст мне полотенце. Полотенце я получил вместе с её неудовольствием (что могут быть за купания без неё!) и указанием в бассейне не засиживаться и не заявиться, не дай бог, обратно среди ночи, когда она уже будет спать.

Тут нужно пояснить, что для жителей Термального искупаться в термальном бассейне в то время проблемой не являлось: как раз возле нашего дома стояло неказистое одноэтажное строение (распределитель термальной воды — т. н. коллектор, плюс баня), во дворе которого и был небольшой бассейн, забором тогда ещё полностью не огороженный и посему доступный всем желающим. А желающих было более чем достаточно: приезжали и из города, который был тогда на Камчатке один, и из Елизово, каковое городом в то время ещё не считалось. И даже в такую глухую полночь я заметил под фонарём у забора одинокий «Москвич» — кто-то явно приехал искупаться.

Завершив «мусорную операцию», я обогнул баню с противоположной от фонаря стороны и оставив ведро за углом, вышел к бассейну, который освещался только этим единственным дальним фонарём и был погружён в полумрак: бетонные бортики его ещё были как-то освещены, но уровень воды был гораздо ниже и свет на неё не падал совсем, поэтому внутренний квадрат самого бассейна казался абсолютно чёрным. «Москвич» был виден и отсюда: внутри его горел свет и шевелились какие-то тени: люди то ли переодевались после купания, то ли уже выпивали и закусывали. Вокруг царила глубокая ночь и не было ни души. Эта картина и сейчас стоит у меня перед глазами.

Было довольно холодно. В темпе раздеваясь у бортика и предвкушая погружение, я неожиданно вздрогнул от голоса, донёсшегося ко мне из темноты бассейна: «И не страшно вам купаться по ночам?» Голос был женский, низкий, что называется «грудной», и он мне сразу понравился: была в нём какая-то обволакивающая нежность, не относящаяся, впрочем, ко мне. Да и обратилась она, я думаю, только чтобы сообщить о своём присутствии, и чтобы я, чего доброго, не разделся догола.