Эхе-хе! Дела давно минувших дней…
В ту пору жил я в этом самом Термальном, состоящем из четырёх-пяти жилых хрущёб и парниково-огуречного комбината, при котором посёлок этот и возник. Ну, конечно, школа ещё, детский сад и магазин в центре, который был и своего рода центром поселковой жизни, клубом, где все могли встретиться со всеми и обсудить животрепещущее. Раскинулось всё это безобразие вместе со своими сараями, гаражами, теплицами, раскорчёванными огородами и свалками у подножия живописной сопки, что сильно этой живописности вредило. Жителей — тысяча, много — полторы, да и то вместе с посёлком геологов, находившимся в лесочке неподалёку. Фактически это была деревня, только городского типа: все друг друга знают, всё как на ладони: кто, где, когда и с кем. Тайные романы невозможны, просто немыслимы!
А уж что касалось Ирины Васильевны — женщины заметной, бывшей на виду, то все поселковые бабы отдали бы многое, чтобы хоть что-то узнать о её романах. Поскольку ни о чём подобном известно не было, хотя к ней многие орлы подкатывались, то грешили на председателя сельсовета старика Маркелова, мол, уж там-то, в сельсовете, он её, должно быть, непременно… В кабинет вызовет, и тут же требует: встань, мол, передо мной, как… лист перед травой… Она сама его и приучила… Развратна-а — страсть!
Никто всерьёз, конечно, в это не верил, да и трудновато было представить старика Маркелова в этой роли, но потрепаться нашему народу, известное дело, в кайф.
Короче, никто ничего не знал.
…Никто, кроме меня! Я же был нем, как могила.
…Но я, кажется, сказал, что невозможны были здесь тайные романы, о которых никто — ни-ни, ни сном, ни духом. Ну что же, придётся себя же опровергнуть: было! Было, было… По меньшей мере один был роман, о котором никто не знал и не узнал никогда. Я-то знаю это абсолютно точно, потому что… это был мой роман.
"Ну вот, — думает читатель, — теперь о собственном романе речь повёл. Скачет с пятого на десятое… При чём была эта замечательная Ирина Ва… позвольте!… да уж не с ней ли?!.."
Смелее, мой проницательный, мысль твоя движется в правильном направлении, ты уже на пороге… Чем же я её взял, спросите? Да ничем… И вообще, я и не думал её добиваться. Отличался я тогда некоторой замкнутостью, и уж первым парнем на деревне точно не был. Думаю, мне просто повезло, что я был её соседом по площадке — это было главным фактором нашего сближения. И ещё я был молод!..
…Если мы встречались на людях, то она мне лишь слегка, но, правда, благожелательно кивала. Движения её были плавные, ничего резкого; голова в кивке двигалась неспешно. Это было сплошное достоинство! Наедине же… Я не мог совместить этих женщин в одном лице, для меня это были разные люди. У неё, видимо, был нереализованный запас сексуальности — целые залежи, поскольку отдавалась она мне с какой-то безудержной страстью. Всей фишкой нашего романа было то, что она не то, чтобы приходила ко мне, а как бы ЗАБЕГАЛА, ЗАСКАКИВАЛА мимоходом, обычно в халате, в тапочках на босу ногу, как забегают к соседке за солью или за спичками; этим, наверное, и отговаривалась. Задерживалась минут на двадцать-тридцать, и домой. Ну, кто её мог в чём-то заподозрить?! Но эти минуты наши были наполнены интенсивнейшим сексом! И всё это через стенку от мужа. В самом деле, чистый «Декамерон» — Боккаччо отдыхает.

…Звонок коротко звякал один раз. Она быстро проскакивала в ещё не полностью открытую дверь, стараясь поменьше «светиться» на площадке. От её неспешности и величавости не осталось и следа: она была быстра, порывиста, не накрашена, конечно, в обычной домашней затрапезе, и только духи она себе позволяла, идя ко мне, только духи… «А вот и я!.. Ну что, скучаешь? Ждал меня?» — скороговоркой, с каким-то нервным смешком говорила она. Я молча заключал её в объятья, погружаясь в её запах, а она прижималась ко мне своим мощным бюстом, предметом моих всегдашних вожделений. Я уже знал, что если она приходит, то не за солью, не за спичками, не парой слов перекинуться, а именно ЗА ЭТИМ, и эта мысль меня страшно возбуждала: я сразу же хотел её, потому что она хотела меня… «Ну говори: ждал или нет?» — вопрошала она, когда мои руки начинали «бродить по холмам» за вырезом халатика, прижимая её к стенке прихожей. Холмы были высокие, выпуклые, с твёрденькими «пимпочками» на вершинах, которые так нравились моим ладоням. Её же рука ненароком опускалась вниз, и она убеждалась, что я её таки «ждал», и весьма. «О-о!» — одобряла она, я же испуганно дёргался, отстраняясь, и может быть, даже краснел: меня страшно смущала моя эрекция, тем более в присутствии дамы!
Читать дальше