Алексей Равносторонний - Чему улыбается рыба

– Что случилось? Ты обожглась? Поранилась?– всерьёз озабоченным голосом спрашивал он. – Меня не было полтора часа, и что я вижу по возвращении?

– Куда ты… ты… Вы ушли – наконец она смогла произнести, – я думала, всё, я думала насовсем,– и снова её голос задрожал.

– Хватит меня поливать,– он немного отстранился от неё. – Ты была рыжей, а сейчас чёрная, а у нас, что?

– Что у нас? – удивлённо хлопая глазами и не понимая пока ничего, повторила она.

– А у нас, есть только рыжий хвост! А чёрного нет, а что это за лиса такая: хвост рыжий, а уши черные,– и произнося эти слова, он достал из пакета пушистый, чёрный хвост, оканчивающийся симпатичной металлической анальной пробкой.

И уже дважды за этот короткий промежуток времени она бросилась на него, но теперь вместо того, чтобы обнять, она яростно, но не сильно начала стучать по нему своими кулачками и шептать,– какой же Вы дурак, какой же Вы дурак, какой же… ты дурак…

…

А потом были долгие телефонные разговоры, переписки, рассказы, обмен фото и… новые нервозные «вспышки».

Ему понравилась аватарка, хотя нет, сначала его привлекли её слова: красивые, точные, чувственные. Она писала так, как у него ни разу не получалось. Её строки цепляли, гладили, проникали туда, куда, казалось, вообще, невозможно попасть с помощью одного предложения. Она делилась личным, откровенно и искренне, рассказывая о, казалось бы, простых вещах, но наполняя их каким-то только ей подвластным волшебством и это было прекрасно. Тексты её не отпугивали, не давили своей литературной мощью, уничтожая любое желание писать, а наоборот – вдохновляли. И это тянуло к ней невероятно.

А потом он обратил внимание на картинку в профиле, на которой девушка, связанная ярко-бордовой верёвкой, висела вниз головой. Она была полностью обнажённой, но все спорные места оставались прикрытыми, впрочем, завораживало ни это. Взгляд почти сразу останавливался на лице. Было в нём что-то, нечто неуловимое, едва различимое, как та тонкая линия между Инь и Янь на одноименном символе, объединяющая и разделяющая одновременно. Художник всего несколькими штрихами обозначил глаза, брови, губы, контур лица и… в итоге получил то самое, настоящее, проникающее в самую суть, искусство.

Девушку, на чьей странице было всё это, звали Леди Мэри. Поначалу Алексей так и порывался назвать её Марией или Марьей, но потом привык к такому, не очень привычному для русского человека, имени.

Её профиль не был закрыт, и, казалось, ничего не мешает написать, но он долго не решался, сомневаясь, вдруг тон или невыразительный слог как-то оскорбит её. И только увидев у неё в друзьях Лису, Алексей сначала поинтересовался у неё, какая она в живом общении, и, получив ответ, что она почти рубаха-парень, написал ей. Он спросил, – а как это, когда вот так висят вниз головой? И она ответила! Сразу, ну или почти сразу, всё же разница во времени, плюс поправка на дорогу до работы и утренний кофе. И завязалось общение, да такое плотное, что…

Поначалу он писал, взвешивая каждое слово, исправляя ошибки, но спустя несколько месяцев строчил как из пулемёта, стараясь уложить мысль, а орфографию и пунктуацию отодвигал в сторону, в отличие от неё, которая излагала мысли, наверное, с рождения, чётко и грамотно. Да, что там, даже мат с её губ слетал как декларация стихов Маяковского.

Мэри однажды согласилась на его просьбу, иногда править написанные им тексты, и высказывать свою оценку. И оказалась, к удивлению Алексея, просто дьявольским критиком, разносящим в пух и прах, все его начинания:

– Сухо! Бред! У нас в подворотне малолетки лучше изъясняются, когда сигареты стреляют! Где чувства, где эмоции, где сюжет? А это, даже мусорному ведру будет стыдно, если в него такая гадость попадёт!

И это было ещё ласково. Хорошо она не видела, как во время прочтения её громких слов, Алексей краснел, бледнел, а потом медленно и удручённо пил чай, выбирая между тем, чтобы бросить писать или съесть «с горя» булочку. Впрочем, в конце, она всегда добавляла, что всё это для пользы дела, и с огромной любовью и уважением.

Стоит заметить, что иногда, вместо уничтожающей рецензии приходил короткий ответ:

– Ух! Классно!

И тогда счастью, помноженному на удивление, не было предела.

Как-то постепенно они открылись друг другу, рассказывая между литературными прениями, о своих проблемах, планах, мечтах и многом-многом другом. Она знала о его рыбе по имени Наталья, а он, о почти всех её любовниках, любовницах и тематических приключениях. Они стали очень близки как друзья и дорожили этим.