Лина Манило - Моя панацея

– Ты же мне покажешь, где кухня?

Ярик энергично кивает и сбегает вниз. Шлёп-шлёп голыми пятками по деревянным ступеням. В доме тепло, но всё равно босиком бегать такому маленькому ребёнку, наверное, опасно. А если простудится?

Если простудится, у него есть родной отец. Наверняка и босому бегать ему Максим разрешил. Кто я такая, чтобы диктовать свои правила?

Ярик цепко хватает меня за руку и буквально тащит за собой. Даже сопит спешно от натуги.

– Вот туда, там кухня, – лепечет и подводит меня к арке, за которой небольшая, но уютная комната.

Для готовки есть всё необходимое, а ещё огромный холодильник, до отказа забитый едой. Чего тут только нет, и я поражённо разглядываю баночки, коробочки, упаковки, на многих из которых надписи на буржуйских языках. На колбасах, например, итальянские этикетки, а на шоколаде – немецкие. Большинство продуктов я видела лишь на полках в магазине, и то не все. Да и не присматривалась особенно. Толку, если позволить себе не можешь? Потому что почти все деньги уходили в банк, копились там, чтобы… чтобы в один чудеснейший день исчезнуть. Вместе с Павликом.

Я уверена, что в этом Максим точно не соврал. Уж очень убеждённым выглядел тогда в машине. Ай, всё, не хочу об этом больше думать! Иначе совсем мозги в кисель превратятся, и всё, на что окажусь способна – сидеть в уголке, свернувшись калачиком, и реветь, словно мне восемь.

Откинув в сторону все переживания, наливаю Ярику стакан воды. Он жадно пьёт, но всё равно и трети не выпивает – маленький.

– Так с попить мы разобрались. А с поесть? Чего тебе хочется? Только чур не мороженное и не конфеты.

Даже моих скудных познаний в жизни пятилетних мальчиков достаточно, чтобы понимать: много сладкого ночью им точно нельзя. Но Ярик удивляет меня:

– Я не люблю сладкое, а мороженое мне нельзя, – серьёзно заявляет и обхватывает пухлыми ладошками своё горлышко. – Ангина!

Он так торогательно серьёзен сейчас, так деловито собран, что не могу сдержаться и смеюсь. Нет, Ярик всё-таки чудесный мальчик. Пусть я почти его не знаю, но он мне уже нравится.

– Тогда что?

– Кашу, – расплывается в улыбке и подпирает щёчки кулаками. Сейчас Ярик мне уже не кажется таким бледным. Или просто тут освещение иное? – Гречневую, с молоком.

– У тебя часто горло болит? – спрашиваю, чтобы рассеять тишину. Молчать не хочется, но и наговорить лишнего запросто могу. Потому выбираю нейтральные темы.

– Ага. Папа говорит, это пройдёт. Когда вырасту.

Пока Ярик бесхитростно откровенничает, я всё-таки нахожу в одном из многочисленных шкафов глиняную банку, на которой написано “Гречка”. Ага, но внутри почему-то рис. Тогда что? Тогда надо найти рис и вот там…

И правда, в рисовой банке оказывается тёмная и рассыпчатая гречневая крупа. Достаю кастрюльку, из холодильника извлекаю пакет молока и принимаюсь за работу. Готовка расслабит нервы, приведёт мысли в порядок. Оказывается, чтобы успокоиться окончательно мне нужно было зайти в чужую кухню и начать варить кашу для чужого ребёнка. Забавно.

– Папа правильно говорит, – киваю, помешивая в кастрюльке стремительно набухающую крупу. – А что он ещё тебе говорит?

– Что я обязательно стану самым сильным и умным. Вот только читать никак не могу научиться, – разводит руки в стороны и смотрит на меня печально. Вздохнув, добавляет: – Не получается.

– Папа сердится?

– Нет, папа на меня никогда не сердится. Он хороший!

– Ага, согласна, – поддакиваю. Не говорить же ребёнку, что его папа – тот ещё оригинал, и методы у него интересные. Это точно не тема для беседы с детьми – даже я это понимаю.

– Если хочешь, я тебе помогу. С чтением, – добавляю, а внутри обзываю себя идиоткой. Знаю же, что не должна, но и помочь Ярику хочется. Замкнутый круг какой-то.

Так за болтовнёй о разном каша доходит до нужной консистенции. Надо же, а ничего так получилась. Я вспоминаю, как долго уже не ела, накладывая полную тарелку для Ярика. Слюна выделяется активнее чем нужно, а живот предательски урчит.

Ярик смотрит в свою тарелку с восторгом, хватает большую ложку и счастливо жмурится. Такой смешной, такой открытый – каждая эмоция на лице написана. Не то, что его отец, дай ему провидение ещё на сто лет здоровья.

Мою руки, вытираю их полотенцем, а Ярик с аппетитом ест. Щурится, уминает за обе щёки, а мне вдруг тепло становится от того, что просто стою тут и смотрю на жующего приготовленную мной еду ребёнка.

Я ведь очень хотела родить от Павлика сына. Вообще детей всегда хотела, желательно больше одного. Можно даже пятерых – это не страшно, хоть и сложно. Но всё не до того было. “Нужно же сначала крепко на ноги стать, своим жильём обзавестись, а потом уже!”