Хотела бы нашего админа Васю, вот он – её разряд. Задротский. Один свитер на все случаи жизни, двое джинс – и кроссовки на любой сезон. Сколько раз долбали ему мозги дресс кодом – все мимо полушарий пролетает. Видать, надо через задницу пытаться добиться результатов.
И хочется проучить эту никчемную клушу. Да так, чтобы на всю жизнь запомнила свое место и никогда не высовывала своего носа из мира со своими чертовыми котами.
– И давно я вам нравлюсь, Ирочка? – улыбаюсь я, стискивая талию Хмельницкой крепче. – Можно же называть вас Ирочкой?
Она смотрит на меня задумчиво, будто взвешивая.
Боже, нет, точно бревно. Тормозное такое бревно.
– Вам – можно, – выдыхает она наконец, – да, давно, Антон Викторович. Наверное, еще с собеседования.
Любовь с первого взгляда. Господи, какой отстой.
Я с трудом удерживаюсь от зевка.
Самая влажная фантазия истинных клуш.
Наверняка эта курица уже выбрала себе фату на свадьбу и придумала имя для наших троих детей. И краску для забора в палисаднике купила тоже.
– Мне кажется, я до сих пор помню, как зашла в ваш кабинет, – отстраненно продолжает болтать Хмельницкая, – и вы там такой роскошный… В белой рубашке. Весь такой… Засранец… Так и захотелось вас… Вас!
Мне кажется, что она хотела что-то добавить, перед тем как в последний раз запнуться, но что конкретно – я так и не понял.
Хотя – не очень-то и интересно. Наверняка ей хотелось чего-то смертельно скучного. Наверняка её отважной эротической мечтой является кунилингус. И только.
Ну, кстати, про засранца – это она удивила. Дамочки из её асексуальной категории обычно такие слова произносят только перекрестившись. А она так сказала, со вкусом, перекатывая это слово на языке, будто кусочек шоколада. Я аж ощутил легкое удовлетворение от этих слов.
Да, засранец! Был, есть и буду им. И пусть конкуренты об этом не забывают.
Да и этой курице неплохо бы напомнить.
– Что же вы так долго шифровались, Ирочка? – мурлычу я. – Ведь так просто получить то, чего вам хотелось. Хотите – здесь? Сейчас?
– Прямо тут? – глаза у Хмельницкой расширяются, она даже оглядывается на полный зал народу.
Господи, ну какая же зануда. Как можно понимать все так дословно? Нет, ну точно, не буду к ней даже прикасаться. А то еще заражусь этим вот ханжеством и буду трахать баб только в миссионерской позе.
– Ну зачем прямо тут, – хмыкаю я, – тут есть вип-зона, знаете? Закрытая. Она не занята. Ну что? Готовы к безумствам, госпожа главный бухгалтер?
Что-то пляшет в её глазах, какие-то странные тени. И кончик языка скользит томно по губам.
– Готова, – откликается Ирина, чуть запрокидывая голову, – пойдем вместе?
– Иди первая, – я улыбаюсь широко, – и жди меня. Раздетая.
Пальцы Хмельницкой касаются моей щеки, ведут к подбородку, задевают кончиками острых ногтей. У меня неожиданно даже во рту пересыхает от этого ощущения. Обычно никто так ко мне не прикасается. Не смеют. Ну максимум спину поцарапают во время секса, но я обычно это терпеть не могу.
– Не задерживайся, – шепчет она, потягиваясь к моим губам, обдавая их теплым мятным дыханием, а затем отстраняется и уходит в сторону вип-кабинета.
В какой-то момент я понимаю, что пялюсь на покачивающуюся удаляющуся от меня задницу Хмельницкой. И на языке у меня так сухо, что я ощущаю свой язык жестким, как наждак.
– Что, понравилась тебе наша вобла? – ржет Геныч, когда я возвращаюсь к столику. – Или ты все-таки всеяден?
Понравилась? Да вот еще. Что в ней может нравиться?
Я побеждаю это странное оцепенение, одолевшее меня.
Наливаю себе еще порцию виски, залпом вливаю его в себя. Прихватываю со стола бумажку с фантом, запихиваю её в карман.
– Как думаете, ребята, сможем мы заинтересовать сиськами Хмельницкой хотя бы мужиков пять? – выдыхаю я, глядя на друзей.
Я хотел проучить эту серую мышь, решившую, что она имеет право меня хотеть?
И да – я это сделаю.
Так, что она на всю жизнь запомнит, кого ей хотеть не стоит!
Видала я разные вип-зоны. Видела и отгороженные от основного зала занавесочками, и тонкими ширмами. Этот ресторан шикарный, дорогущий, наши боссы раскошелились на него в честь удачной сделки, поэтому тут вип-кабинет большой, просторный и выполненный отдельным мини-залом.
Серое дерево столешницы, кожаные бока черных диванов… Алые лампы не особенно освещают, только создают атмосферу.
Эстетика темноты и порока.
Читать дальше