Алексей Ромашин - Анестезия. Записки нимфомана

Приехали в Девяткино, Ленка ещё что-то прокартавила невнятное, попыталась меня поцеловать, я вывернул шею, уклонившись от поцелуя. «Всё, вали, пока не придушил». Она уехала. Больше я её не видел…

Бобровы уехали на следующий день во Владимир, оставив мне квартиру и холодильник еды. Новый год я отмечал… не помню как отмечал, напился, скорее всего, в «Собаку» не пошёл. 1.01 я на метро добрался до Лиговки, сел на трамвай №5 и поехал на кладбище, на Волковское кладбище. Там по не чищенным от снега тропинкам добрался до могилы Тургенева, разложил рюкзачок, из тайного кармана достал шишки, забил их в беломорину фабрики Урицкого, закурил…

Мир начал удивительным образом гармонизироваться вокруг, небо покрылось алмазами, куда-то свалила из закольцованного мыслепотока рыжая Ленка. Я затянулся, выпустил дым колечками, покашлял, осмотрелся вокруг и осознал, как я люблю этот город с его серым небом, с его то ли растаявшим снегом, то ли замёрзшим дождём, с такой не искренней, но милой обходительностью питерских граждан. Я подумал, что хочу жить здесь, и даже, возможно, умереть здесь, и даже, возможно, быть похороненным на Волковском кладбище между могилами Тургенева и Менделеева, ближе к Тургеневу. А почему бы и нет?

Спустя много лет я таки решился осуществить задуманное: загрузил машину под крышу пожитками, занял у Бобровых денег и свалил на пмж в Питер. Такие дела.

Бобровы недавно в беседе упомянули, что Ленка в четвёртый раз вышла замуж. Я не задавал дополнительных вопросов, ну вышла и вышла, короче, ни фига не интересно. Ну вот, собственно, и вся история…

В последнее время ко мне в Питер потоком потянулись москвичи. Формат – каникулы выходного дня. Месяц назад приезжал Сава – московский фотограф. Захотел поснимать брутальный Петербург. Упороли куда-то на окраины, лазили по брошенным доходным домам конца девятнадцатого века. Сава, молодой и спортивный, пролез в щель в заборе, я просунул ему в щель его рюкзак с аппаратурой на миллион, в щель не полез, пошёл осматриваться вокруг. Провалился в канализационный люк, промочил ноги, потом бежал до машины, чтобы не простудиться, чавкая водой в кроссовках. Через полчаса вернулся Сава, за минусом шапочки. Он таки залез в дом и оказался в густом бомжатнике, где четыре человека с чёрными ртами готовили в камине барбекю из кота домашнего. Люди с чёрными ртами сразу заинтересовались Савиной аппаратурой, которой на миллион, Сава удачно переориентировал их интерес на свою вязаную шапочку, которую и оставил им на память о встрече и быстренько свалил через щель в заборе.

В пятницу приехала Ленка. Ленка – московский топ-менеджер, с недосягаемым по причине пандемии женихом в Израиле и с целой гаммой неопределённых желаний. Ленка заказала столик в одном из дорогих ресторанов Питера (как я понял впоследствии – молекулярной кухни). Если бы я знал заранее, что это «молекулярка», я бы Ленку отговорил. Но рестораторы ввели в заблуждение, заменив формат заведения на «ресторан авторской кухни». Ужин представлял собой несколько сетов, что-то протёртое, неопределённого цвета, размером с какашку мелкой собачки и сильно охлаждённое… Закончилось всё в час ночи у Гостиного двора, где я пил Джонивокер из горлышка и заедал божественной шавермой… не исключено, что из ближайшего родственника того кота, которого готовили на углях парни с чёрными ртами, о которых я рассказал выше.

И такая дребедень целый день: Динь-ди-лень.

Рассказчик выпустил дым колечками, сложив губы в форме гусиной гузки. Первое колечко было большим, два других поменьше… Покашлял в кулак, помолчал, ухмыльнулся какой-то своей мимолётной, ускользнувшей мысли, заговорил.

– Все, кого я встречал по жизни из любителей покурить, все они ровно пополам делились на тех, кто после того, как дунул, начинает сжирать всё, что не приколочено, а вторая половина – наоборот, ничего не жрёт, считая, что это – зашквар, типа «я такой весь из себя индеец, а не какая-то оголодавшая за неделю сушки блондинка». А вот если меня спросишь, то я, скорее, за то, чтобы ни в чём себе не отказывать. Покурил, пробило на жрач – бон аппети!

Рассказчик засунул себе в рот горсть хлопьев, пожевал, покашлял, продолжил.

– Вот в 80-е, когда я ещё в институте того… ну это, млядь, что в институте-то делают, слово потерял… А, учатся! А зачем я про институт начал, ты не помнишь?..

– Всё хорошо, есть контакт! Продолжаю. Так вот восьмидесятые сраные горбачёвские, если тебя в гостях, дунув, на жрач пробило, а кушать нечего, то ели всякое несъедобное. Мой товарищ Ромик, оказавшись в аналогичной ситуации, забрался в соседский холодильник, в коммунальной квартире события разворачивались, и сожрал банку курдючного сала, для плова, намазав его на нарезной батон и представляя, что это финский сыр «Виола».