Елена Рахманина - Дочь мента

Подняла быстро шапку, прижала к груди, обозревая совсем незнакомые лица, ощущая, как тревожно, словно у испуганного зайца, бьётся внутри моё сердце. Они окружили меня, и я, не смея двинуться с места, верчу головой. Двор освещает тусклый свет фонаря и ни единой живой души рядом, только свист ветра и жалящие кожу снежинки.

– Смотрите, какой снеговик нам достался, – рассматривая меня, обращается к своим товарищам тощий как жердь парень, очевидно имея в виду меня, и принимается рыться в моей несчастной сумке. В ней только половинка шоколадки, сосиска в тесте, шкурка от банана, бальзам для губ и сто рублей на дорогу – одним словом поживиться им нечем, да и не выгляжу я как девушка, у которой можно что-то украсть.

– Что вам от меня надо? – спрашиваю, думая, когда будет уместно сказать, что мой папа – подполковник милиции и, если он узнает об их обращении с его дражайшей доченькой, разорвёт на куски. Если не посчитает, что я сама в этом виновата, конечно.

Кто-то пинает меня, и я, теряя равновесие, падаю прямо к ногам Жерди, чувствуя, как к глазам подбираются слёзы. Пуховик длинный, тяжёлый, я путаюсь в нём при попытке встать, но подо мной лёд, и я просто плюхаюсь на задницу, когда в очередной раз неудачно пробую подняться. Несмотря на мороз, на лбу выступает испарина, меня пробирает жар от страха, а холодный лёд и снег под пальцами царапают ладони.

– В сумке у тебя ничего интересного нет, – неожиданно помогая подняться, дёргая за капюшон пуховика, признаёт Жердь, понуждая меня взяться за впившийся в горло ворот, – может, под пуховичком найдём что-то. Согреемся сами и тебя согреем.

Я в ужасе отшатываюсь от него, распахивая широко глаза, не веря, что ситуация может принять настолько опасный оборот.

– Мой папа… мой папа… – бормочу я от страха себе под нос, они даже не слышат мой лепет, пока Жердь продолжает унижать меня описанием своих планов. Он озвучивает очередную похабную шутку, которая кажется очень смешной его друзьям, и они все вместе начинают смеяться, и этот звук куда больше похож на блеянье ослиного стада. Их оскорбления меня не задевают, я судорожно думаю лишь о том, как бы убраться сейчас отсюда.

– Что здесь происходит? – слышу мужской голос, оборачиваясь на его звучание в надежде на спасение. Мужчина стоит в тени от света фонаря, и единственное, что я могу разглядеть, это высокую широкоплечую фигуру. Надежда расцветает во мне буйным цветом, когда я вижу, как один из парней натыкается прямо на мощный кулак спасителя. Не думая, что делаю, я дёргаю из рук Жерди свою сумку, получая в ответ кулаком по губам, и от шока замираю, чувствуя во рту привкус разливающейся крови и пульсацию боли. Смотрю не мигая на падающие на снег капли моей крови и в ужасе представляю, как буду объясняться отцу. Он просто больше никогда не выпустит меня из дома.

Я была так поглощена видом кровавых пятен, пачкающих белоснежный покров, что даже не заметила, как Жердь и все остальные смылись, оставив от себя только следы ботинок на снегу.

– Эй, с тобой всё в порядке? – кажется, именно ко мне обращается парень, подходя ближе, его капюшон закрывает лицо, и мне становится не по себе. Я пячусь, чувствуя, как наступаю сапогом на мягкую ткань своей сумки. Молодой человек попадает в зону освещения фонаря и, снимая капюшон, даёт разглядеть знакомые черты, затаившись, как зверь на охоте, понимая, что трусливый заяц может вот-вот дать дёру.

Резко вдыхаю морозный воздух, не ожидая увидеть здесь это лицо. Мышцы, находящиеся до этого в напряжении, мгновенно расслабляются, и страх потихоньку начинает меня отпускать, пульс успокаивается, а надрывное дыхание больше не рвет легкие.

Красивый он все же – в который раз убеждаюсь я, чувствуя, как до этого бившееся о ребра сердце, замирает в груди, как и сотни раз, когда имела возможность лицезреть его в университете, пока мы там изредка пересекались, я на первом курсе, он – на последнем.

Я мотаю головой, не в силах что-то ответить. Богдан странно смотрит на кровь, капающую с моего подбородка, словно не понимает, откуда она, и я прижимаю ладонь ко рту, испытывая свою вину за всё случившееся. По мере того как до него доходит, что меня ударили, его лицо меняется, губы сжимаются в тонкую линию, а в глазах полыхает такая ярость, что я вновь испытываю страх. Но теперь он его источник. Вижу, как Богдан берёт себя в руки и быстрее меня соображает скомкать снег и тут же прикладывает к моему рту.

– Больно? – он спрашивает, а я сейчас испытываю не боль, а замешательство, потому что Богдан совсем не такой, каким я его запомнила. Таких, как он, называют душой компании, весёлый парень, от улыбки которого у проходящих мимо девушек в животе начинают порхать бабочки. Сейчас его серые глаза словно переполнены темнотой, лишённые и малой толики того света, что был в них раньше. Казалось, за те годы, что я его не видела, он приобрёл опыт куда больший, чем полагается в силу его возраста и образования, и я невольно задаюсь вопросом, что на него так повлияло.