Лейла Слимани - Адель [litres]

Она уже бывала здесь. Столики на верхнем ярусе, засаленная стойка, маленькая сцена в глубине зала – все казалось ей знакомым. Если только дело не в том, что этот бар ужасно банален. Он был полон студентов, шумных и совершенно обыкновенных, радостно отмечавших сдачу экзамена и начало каникул. Ей нечего было здесь делать, и она ясно чувствовала, что бармен смотрит на нее подозрительно, что он заметил ее дрожащие руки и потухший взгляд.

Она выпила свой стакан пива. Хотелось есть. Рядом с ней сел какой-то мальчик. Худой юноша с мягкими чертами лица. Виски выбриты, на макушке – гладко зачесанные длинные волосы. Он много говорил, но она едва различала его слова. Она поняла, что он музыкант. Работает охранником в маленькой гостинице. Еще он говорил о своем ребенке. Малыш нескольких месяцев от роду, живет со своей матерью в городе, названия которого Адель не запомнила. Она улыбалась, а тем временем думала: разложите меня прямо здесь, у кассы, голую. Держите за руки, не давайте пошевелиться, прижмите лицом к барной стойке. Она представляла, что мужчины сменяют друг друга, вонзают члены внутрь ее живота, поворачивают ее то лицом, то спиной, пока не вытолкнут горе, пока не заставят замолчать страх, забившийся в глубину ее существа. Ей хотелось никому ничего не говорить, предлагать себя, как те девушки, которых она видела в Париже, глядящие коровьими глазами из-за витрин секс-баров. Хотелось, чтобы весь зал пил на ней, чтобы они плевали на нее, достали до ее внутренностей и вырвали их, чтобы от нее остался лишь клочок мертвой плоти.

Они вышли из бара через служебный вход. Мальчик свернул косяк и протянул ей. Она испытывала эйфорию и отчаяние. Начинала фразы и не заканчивала их. Повторяла: «Я забыла, что хотела сказать». Он спросил, есть ли у нее дети. Она подумала о своей куртке, которую оставила на кресле в гостиной. Ей было холодно. Надо бы вернуться, но было уже так поздно, квартира казалась так далеко. Она ни за что не осмелится идти туда одна. Надо набраться духу, взвесить все за и против, быть благоразумной.

Когда Ришар обо всем узнал, она сказала себе, что теперь ей не избежать возвращения сюда, в этот город, в квартиру родителей. Униженной, беспомощной, без денег. Ее пробирала дрожь при мысли, что снова придется спать в конце коридора и час за часом слышать хриплый голос матери, осыпающей ее упреками и требующей объяснений. Она представляла себя в петле, свисающей с подвесного потолка ее комнаты, – туфли едва держатся на кончиках пальцев ног, в глазах отражаются те самые бело-голубые обои, которые до сих пор снятся ей в кошмарах. Она покачивалась бы над своей детской кроватью, легкая как перышко, с посиневшими губами, и наконец задушила бы свой позор.

– Что?

Мальчик отчаянно нуждался в общении. Она подошла к нему, поцеловала, прижалась грудью, но стоять на ногах было трудно. Он со смехом подхватил ее. Она закрыла глаза. От травы ее начало тошнить, пол закачался.

– Я сейчас.

Она прошла через зал, глубоко дыша. В туалете несколько девочек-подростков, затянутых в нейлоновые мини-юбки, поправляли макияж. Они хихикали. Адель легла и подняла ноги. Ей хотелось найти в себе силы добраться до станции, сесть на поезд или броситься под него. Больше всего на свете она хотела вернуться к холмам, к дому с черными фахверковыми стенами, к бесконечному одиночеству, к Люсьену и Ришару. Она плакала, прижавшись щекой к кафелю, пахнущему мочой. Плакала оттого, что не могла этого сделать.

Она встала. Сунула голову под холодную воду. В зеркале она походила на утопленницу. Мертвенно-бледное лицо, выпученные глаза, бескровные губы. Она вернулась в зал – никто не замечал ее. Ей казалось, что она плывет в густом тумане. Группа подвыпивших подростков скакала, обнявшись за плечи и выкрикивая слова какой-то песни.

Мальчик похлопал ее по плечу. Она вздрогнула.

– Ты где была? Все в порядке? Ты совсем бледная. – Он мягко коснулся рукой ее холодной щеки.

Адель улыбнулась. Мудрой и нежной улыбкой. Ей нравилась эта песня. «You give your hand to me» [3]. Она упала в его объятия, отдаваясь ритму музыки. Он сжал пальцами ее выступающие ребра. Крепко держал ее и гладил ее обнаженные руки, чтобы согреть. Она положила голову ему на плечо и закрыла глаза. Их ноги медленно двигались, они покачивались из стороны в сторону. Он взял ее руку, и она открыла глаза, когда он заставил ее сделать поворот и вновь мягко привлек к себе. Она улыбнулась ему и стала напевать, уткнувшись ему в шею: