Лариса Логинова - Записки на оконном стекле. рассказы

– Ты зря не послушала меня и не пошла к врачу, а теперь поздно.

– Ты о чем? – я уставилась на него, не понимая, к чему это сказано.

– Неважно. Важно то, что скоро мы сможем всегда быть вместе.

– Я не понимаю…

– Одевайся, я покажу.

***

Я переводила взгляд с него на надгробие и думала, что просто-напросто схожу с ума. Но на черном мраморе был изображен тот, кого еще час назад целовала, кому отдавалась, кто сейчас… смотрел на меня, ожидая, что я скажу.

– Это шутка? – нервно произнесла я, чувствуя, как стискивает голову боль.

– Я никогда не был шутником.

– Но это невозможно, ты же… мы… Так не бывает.

– Бывает и не так, – грустно улыбнулся он. – Просто поверь.

– Это… твой брат-близнец? – ухватилась за спасительно-разумную мысль.

– Я был единственным ребенком в семье. Можешь навести справки, только чтобы мать не знала. Она до сих пор оплакивает меня, хоть прошло уже…

– Два года, – автоматически подсчитала я. – Но почему?

– Я здесь, а не… – он бросил быстрый взгляд на небо, – или, – опустил глаза на землю. – Не знаю. Может потому, что так и не успел найти родную душу? А может, потому, что я – самоубийца. Слабак, который не стал бороться с болезнью, а трусливо сиганул под поезд. Да, в метро. Я не знаю, и так ли это важно?

– А что важно? – до сих пор не веря в то, что это не розыгрыш, спросила я.

– Останешься ли ты со мной теперь? И потом, после того, как… – он снова осекся и после паузы спросил: – Мне уйти?

– Нет, – выдохнув, я сжала голову руками, уже не надеясь унять боль. – Проводи меня домой… голова…

Последнее, что я помнила – это как в голове взорвалось что-то горячее и красное, боль стала запредельной, а потом все исчезло.

***

– Мне жаль, но если бы вы обратились раньше, – докторша смотрела на меня с плохо сыгранным сочувствием, но я не злилась. Если чужую боль переживать, как свою, сгоришь слишком быстро, и кто тогда будет лечить таких же, как я, опоздавших? И тех, для кого еще не поздно? Цинизм – не всегда плохо, иногда это единственный способ выжить.

– Сколько мне осталось? – спросила я спокойно. У меня нет родных, которым обычно сообщают такое, так что…

– Месяц, от силы – три. Ваша опухоль неоперабельна.

– Спасибо, – у меня даже получилось улыбнуться, а потом я попросилась домой. Зачем портить статистику?

Теперь я уже знала, что мой поэт – всего лишь галлюцинация, придуманная больным мозгом. Но расставаться с этой фантазией не хотелось: гораздо приятнее уходить, зная, что в вагоне метро тебя ждут. Ждут, быстро записывая в блокнот строчки, которые потом обязательно прочтут.

***

– Мам, мам, а что дядя пишет? – спросила маленькая девочка, дергая мать за рукав.

– Какой дядя? – в голосе молодой женщины слышалась усталость.

– Этот, – указала девочка на противоположную скамью полупустого вагона метро.

– Света, там нет никакого дяди, – растеряно произнесла мать, проследив взгляд дочери.

– Есть! – топнула ногой девочка. – Ну, вот же он сидит и тётя рядом, голову ему на плечо положила. Он пишет что-то в тетрадке, а тётя смотрит!

– Зайчик, а ты хорошо себя чувствуешь?

– Хорошо, только голова болит… немножко. Мам, так что он пишет?

– Не знаю, родная, – женщина прижала ребенка к себе, решив, что сегодня же запишет дочь на прием к врачу.

«Нужно любить чужих детей так же, как и своих»… Еще полгода назад я свято в это верила. Я спорила до хрипоты в реальной жизни и на форумах в интернете, доказывая, что именно так должен поступать настоящий человек. Особенно – женщина и мать!

Тех, кто думает иначе, я совершенно серьезно считала аморальными и незрелыми – в лучшем случае, нетерпимыми нацистами – в худшем. Я даже с одной из своих подруг в пух и прах разругалась, когда та сказала, что на самом деле каждый любит только себя и своих близких! Я назвала её эгоисткой и посоветовала заниматься самосовершенствованием.

Мы перестали общаться, и я долго не могла понять, как вообще разговаривала с таким человеком? С той, которая пропагандировала эвтаназию и повторяла, что люди недалеко ушли от животных. Она утверждала, что в критической ситуации весь налет цивилизованности и гуманизма мгновенно слетит, и за последнее на Земле пресное озеро люди будут, не колеблясь, убивать друг друга. Тогда я с негодованием разорвала все отношения с этой… Я даже слов цензурных подобрать не могла, чтобы ее назвать!

Я и сейчас не могу их отыскать – эти самые слова. Но для другой цели: признаться в том, что была неправа. Извиниться перед той, которая оказалась всего лишь… честной.