Александр Амурчик: Драйв! Dolcezza. Цикл «Прутский Декамерон». Книга 5

– Ну, а теперь займемся делом, – задумчиво сказал Алик Наумович, вновь склоняясь над столом и начиная листать свою всем нам знакомую потрепанную тетрадь в желтом кожаном переплете.

Ввиду важности момента проводники притихли, некоторые даже дыхание задержали: ведь от распределения рейсов зависело очень многое: первое – сколько времени продлится рейс, ведь у нас порой случались и двух-трехдневные рейсы по республике, но бывали также рейсы, такие, например, как на Благовещенск, которые занимали от полутора до двух месяцев; и второе, главное – будет ли рейс прибыльным: тот же Благовещенск, Мытищи или Барнаул; или «голодным» – на Ригу или, к примеру, Тбилиси. (Что касается двух последних, то я уже имел «удовольствие» в этих городах побывать, как, впрочем, и в двух последних из первой тройки, что, отмечу, мне лично каких-либо значительных прибылей не принесло).

В тишине, установившейся в кабинете, отчетливо скрипнула дверь. Алик Наумович с неудовольствием поднял глаза на вновь вошедшего человека, и внезапно его взгляд сделался беспомощным, начальник сбыта даже растерянно заморгал. Все обернулись к входу – в дверях стоял Валерий Карпин собственной персоной. На нем был коричневый вельветовый костюм, не скрывавший могучего торса, на мощной, остриженной налысо голове размещалась щеголеватая кожаная кепка, с которой он круглый год не расставался, но особенно выделялись его руки – это были мощные руки каменотеса. В общем, Валерия невозможно было с кем-либо спутать.

– Ну что, Алик! – зычно гаркнул он, развалистой походкой проходя на середину помещения и быстрым острым взором ощупывая всех присутствующих. – Какой ты мне рейс на этот раз предложишь? Знаешь что: оформи меня, пожалуй, на Барнаул, а еще лучше – на Благовещенск, надоели все, бля, хочется от ваших морд отдохнуть.

– Я… да, да, я, конечно… – пробормотал начальник сбыта, делая знак своей помощнице – товароведу Маше, которая сидела за соседним столиком и занималась оформлением документов. Затем он приподнялся со своего места, но вдруг как-то странно грудью повалился на стол, и лишь спустя минуту мы поняли, что ему сделалось нехорошо, пришлось даже вызвать скорую помощь, которая увезла Алика Наумовича в больницу. На следующий день мы узнали, что у нашего шефа инфаркт.

На третий день после случившегося, – рейсы из-за внезапной болезни шефа распределяла Маша, – Карпин отправился в рейс на Барнаул, так как на Благовещенск поставок вина в этот период не было, а меня через две недели вместо обещанного рейса на Уфу командировали в Стерлитамак, находившийся там же, в Башкирии, причем в напарники мне опять дали нового человека.

Новенького звали Володя Захаренко. Прежде я с ним не был знаком, да, пожалуй, и не мог быть, хотя мы с ним и были сверстниками: он, будучи четырнадцатилетним подростком, совершил какое-то преступление, за что получил срок и отправился, как говорится, по «ленинским местам». К 28 годам тринадцать из них он провел в тюрьмах и зонах, имея то ли четыре, то ли пять судимостей, при этом он являлся самым молодым в истории Молдавии «полосатиком», – так называют сидельцев в «крытой» тюрьме. Был он роста немногим ниже среднего, очень худ, всегда как йог спокоен, матом не ругался и в свои не слишком еще зрелые годы производил впечатление эдакого умудренного жизненным опытом старичка.

Мы с ним загрузили вином две единицы: «спец» и «бандуру» – 60-тонник. Вино нам досталось нестандартное и некондиционное – так называемое «сухо-крепкое»: 19 градусов крепости, на цвет почти прозрачное, а на вкус обыкновенное сухое, или, как у нас говорят, без добавления сахара и краски. Короче говоря, обыкновенный винный полуфабрикат без названия, с добавлением в него спирта для крепости, и на вкус, надо признать, весьма отвратный из-за полного отсутствия сладости.

Мы с Володей не знали, радоваться нам или огорчаться: с одной стороны, вино было достаточно крепким, вдвое крепче стандартного сухого, только сахарину добавляй, сахарком жженым подкрашивай и продавай, выдавая за обычное – крепленое или десертное; с другой стороны, получи мы чисто сухое, 9-градусное, это означало бы полный провал нашего мероприятия по причине отсутствия спроса у клиентов.

Одновременно с нами в том же составе рейсом на Уфу отправлялась еще одна такая же «двойка» вагонов, в которые было залито вполне кондиционное вино – портвейн розовый, а проводников, знакомых нам ребят, звали (по кличкам): Череп и Чарли. Нас с Володей, кстати, тоже называли не по именам, а по кличкам, которые в нашем городе в тот период имели практически все: Володю еще по тюрьме окрестили производным именем от фамилии Захаренко – Захар, меня же, очевидно, по созвучию с предыдущей профессией – Борман. (То есть был бармен с маленькой буквы, а стал Борман – с большой). Меня, честно говоря, нисколько не смущало, что я носил кличку, служившую фамилией одному из фашистских лидеров – он был весьма загадочной и таинственной личностью; Бормана, как известно, уважали и боялись все: и свои, немцы, и русские, а также американцы с англичанами; иногда в прессе даже проскальзывали намеки на то, что он то ли благоволил, то ли симпатизировал русским.