Роман Рассказов - 22. Дижитал-любовь, вино и сюрреализм

– Так вот откуда мрамор и машина…

– Если бы я не сел, я бы не научился читать. Сколько всего я узнал! Вы думаете, на свободе свободны? Нет! Свободны там, за проволокой. Огромная библиотека, профессора из ведущих университетов мира читали нам лекции. То, что не востребовано снаружи, сбагривали нам, зекам.

– Неплохо.

– И плохо одновременно. Я вышел, и я одинок.

– Теперь нет. У Вас есть чтец.

– Приходите завтра. Будем опять читать, – Костя волнуется и думает, как бы гостья не осталась. Ведь он забыл, как это…

– Да я и не думала оставаться. Вот только книгу свою заберу, – успокаивает его Вероника, которая тоже забыла, как это…

«Прогнал? Испугался? А я бы разве осталась? – размышляет Вероника, закрывая за собой дверь. Где-то внутри, на окраине души, у нее зародилась обида. Та самая обида, которая встречается осенью, когда приходит чувство, что лето, а иногда и вся жизнь прожиты зря. Не самозабвенно… Не как в последний раз. Осенью обижаются все: люди, листья, земля, солнце, которое пыжится и из последних сил пытается казаться теплым. Но сентябрь берет свое и гонит лето прочь, бьет хлестким ветром, топчет дождем. Земля на даче изрешечена груздями. Повылезали прямо на участке. Ждут соли, мозолят глаза. Совсем близко с реки ползет ночь, огибая камни, рассыпанные по дороге. Береза, соблазняя своей стройностью и утонченностью, медленно раздевается под музыку огрубевшего осеннего ветра. Я пью вино, наблюдая за осенними метаморфозами, и думаю о своей роли в этом рассказе, перечитывая его в той самой книге, в первом экземпляре. Ведь я и есть автор. Когда я услышала историю семьи Печоры, внезапно разрушенной глупостью, мои ноги подкосились, тревога заключила меня в кокон. Что же было на самом деле, когда Костю посадили? Его отец, контр-адмирал, ушел в запой. Его уволили. Потом он умер. Но перед этим сделал как обещал жене: Костя сидел хорошо. Скорее всего, он не коротал будни в библиотеке, выдуманной мной. Вряд ли к нему приезжали профессора Сорбонны читать лекции, что тоже было плодом моего воображения. В этом ли заключается моя роль: уложить историю в черные буквы на подушку из фантазии, накрыть одеялом, стеганным счастливым финалом?! Секундочку, звонят, нужно ответить…

– Алло.

– Это Минерва?

– Да.

– Это Костя Печора.

– Я устала.

– Я тоже устал.

– Нет, ты посмотри, где кризис-то? – Вера потихонечку доставала пилу, заточенную завистью и злостью для невозмутимого Марка.

– Где-где? У нас кризис!

– Ты о чем?! – спросила Вера ядовито, как сучка из какого-то старого французского фильма. Она затягивалась вишневым ричмондом и запивала дым ред буллом. Острые стрелки, густые румяна. Все как положено, чтобы замаскировать бессонную ночь, в которой Вера плакала и слезами своими преследовала точеную Луну. Бежала по небу в одной ночной рубашке, запиналась, падала, потом снова вставала и вперед за Луной пока не настало утро.

Сентябрь шалил то дождем, то назойливым солнцем, пытаясь запутать москвичей и завуалировать наступление зимы. Москвичи ждали бабье лето и закупали шашлык, вино, звали друзей с гитарой и срывались аж в четверг на дачу. Вера и Марк, которые были не сказать чтобы очень дружелюбными, попали в эту дачную кутерьму. Марик, к сожалению, играл на гитаре, а Вера, к несчастью, довольно неплохо пела. Выпивая, она добрела, играла в «Двадцать одно», иногда раскладывала Таро по просьбам незамужних подружек, которых приглашали на дачу, чтобы поучить жизни и потешить свое самолюбие.

– В наших головах кризис, вот о чем я! – Марк перешел на крик и резко затормозил. – Ты бы попридержала коней своих вороных, пока мы не въехали куда не надо!

– Надо – не надо! Мы – это кто? – спросила Вера, продолжая играть роль сучки из какого-то старого французского фильма.

– Мы немы!

Марк загрустил, а когда он грустил, он говорил умные вещи. Грустил же он каждые выходные, проведенные со своей женой. Будни он коротал в самолетах и xls-таблицах, поэтому был избавлен от разъяренной Верки.

– Вот и я думаю, что ты нем и слеп! Нет, я не понимаю, откуда деньги-то? В июне в Тайланд, в июле в Париж, в августе в Сочи! Смотрю «Инстаграм», там все куда-то летают, влюбленные. Где-то пьют вино, едят устриц!

– Вер, а ты не смотри. Удали приложение к чертовой матери и успокойся!

– Но я же знаю, что они там были!

– Это фотошоп, Вер! Ты в Бога не веришь, а в «Инстаграм» веришь? – Марк говорил сквозь улыбку, сдерживался, чтобы не засмеяться. Он хоть и ненавидел Веру, но считал ее потешной. – А кстати, ты чему завидуешь? Парижу ли? Или влюбленности?