Олег Лукошин: Варварские Строки

Рыбаки отшатнулись. Он нащупал на земле пакет, схватил его и, распрямившись, рванул наутёк.

– Крови! – вопила старуха. – Хочу крови!

Какое-то время за ним бежали. Коля оглядывался на бегу, ноги заплетались, он спотыкался и едва не падал. Два тёмных силуэта постепенно отстали. У посёлка он остановился. Сердце бешено колотилось в груди, лёгким не хватало воздуха.

– Давно так не носилась, – хрипло дышала сбоку Старая Сука.

Коля лишь кивнул на её слова.

– А рыбы совсем мало осталось, – заметила она.

Он ощупал пакет – рыбы в нём тряслось не больше половины. Однако даже с этим количеством вылазку можно было считать удачной – добычи хватало на три-четыре дня.

– Да убери ты деревяшку эту! – энергично давала советы Старая Сука, когда он разводил костёр.

– Отстань! – отмахивался он от неё.

– Ох ты, ох ты! – злобно щурилась старуха. – Водки хлебнул что ли?

Коля молчал.

– Смотри у меня! Я тебе покажу, кто тут главный.

– Погоди… – шептал Коля. – Придёт день, я с тобой разделаюсь.

– Что ты бормочешь?! – повысила голос Старая Сука. – Разделаешься?..

Она недоумённо, со скорбной миной на лице трясла головой.

– Неблагодарный, – бормотала она. – Неблагодарный щенок. Ты – мой пасынок, я веду тебя по жизни. Без меня ты бы сдох сразу после рождения.

– Настанет! Этот день настанет! – тянулся Коля за бутылкой и делал очередной глоток. – Он будет прекрасен, он будет велик. День, когда ты сдохнешь, курва!

– Я буду вынуждена наказать тебя.

– Я тебя не боюсь.

Она погрузила его в припадок. Всё началось с головной боли – она была огромной и невыносимой. Потом пришли судороги. Тело передёргивалось, он катался по земле и рычал. Пена, вперемежку с кровью, текла по подбородку.

– Вот видишь, – успокоившись, гладила его по голове Старая Сука. – А всё от чего: всё от гордыни. Пренебрегаешь помощью той, кто тебя любит, возносишься выше, чем ты есть – вот и боль, вот и муки. Пообещай мне, что это не повторится.

– Обещаю, – покорно отвечал Коля.

– Обещаю что? – скалилась старуха.

– Обещаю, что этого не будет.

– А чего не будет? – не унималась Старая Сука.

– Больше не буду обижать тебя.

– Вот так-то, – улыбалась она. – Ты – ничтожество. Выблядок. Так ведь?

– Да, – кивал Коля. – Я ничтожество. Я выблядок.

Старуха облегчённо вздохнула.

– Урок вроде бы усвоен. Не заставляй меня применять такие меры.

Она подносила куски жареной рыбы к его рту. Смотрела, как он проглатывал их и радовалась, словно девочка.

– А сейчас потрахаемся, – шепнула ему на ухо.

– Не знаю, не знаю, – говорил Борис Александру Львовичу на следующий день. Он восседал за рулём своего автомобиля, они направлялись в Москву. – Довольно резковатое начало. Такое ощущение, что ты хочешь дать читателю пощёчину.

С утра было жарко. Они ехали в расстёгнутых чуть ли не до ремня рубашках, с открытыми окнами. Свежести всё же не хватало. Оба потели.

– Что тебе показалось резким? – спросил Александр Львович. – Мат?

– Не только. Хотя в твоём возрасте от него уже пора отказываться. Общий настрой какой-то угрожающий.

Александр Львович хмыкнул.

– В моём возрасте! – воскликнул он. – Знаешь, почему писатели с возрастом становятся в своих текстах всё более гладкими и обтекаемыми?

– Почему?

– Потому что зажираются! Неплохие деньги в банке, загородный дом, яхта – против чего ещё негодовать?

– У тебя всё это тоже есть.

– Яхты нет.

– Так купи.

– Может и куплю, но я не хочу становиться таким вот сытым импотентским литератором, который благоухает позитивом, как дорогим одеколоном и поучает остальных как писать и жить. «Фу, ненависть!.. Фу, отчаяние!.. Как это не модно!» В сердцевине позитивной философии обыкновенный конформизм. Человек приобретает материальные блага, социальное положение и начинает просто-напросто стесняться писать о чём-то проблемном. А что обо мне подумает моя любовница, мой дантист, мои дети, если я напишу ругательство. Ведь я такой уважаемый хряк. Вот какие мысли бороздят по его заплывшему мозгу.

– Ты именно поэтому детей не заводишь?

– Самое сильное творческое чувство – это злость, – продолжал Александр Львович, оставив реплику Бориса без ответа. – Нет злости – пиши пропало. Ничего путного не создашь. Тебя всегда должно что-то подстёгивать. Некий нерв, некая неудовлетворённость.

– Неудовлетворённости в тебе хватает. У тебя как вообще с сексуальной жизнью? С женой когда последний раз любовью занимался?