Михаил Окунь - Черный мед

Наконец, без проблем перешел на родной язык: «Ну что ж ты ревешь, дурища шоколадная? Растаешь ведь…» Она время от времени окидывала его диковатым взглядом, словно он был потрескивающим электрическими разрядами инопланетным существом (тем более, что «тарелка» высилась неподалёку), но активности его не противилась. Ей, очевидно, было всё равно…

Потом они встали и пошли. Он держался на одном самолюбии – на старые дрожжи его совсем развезло. Опять двадцать пять! – зарекалась свинья дерьма не хлебать. Они перешли мост над невидимой в ночи бурлящей речкой, дошли до своего квартала. «Ну, сейчас зайдет в лифт – и это всё?!» – с отчаянием подумал он…

Но нет, к себе она не поехала. Просто, без объяснений пошла вместе с ним. Когда они вошли в его квартиру, спросила, указывая на кровать: «Ты спишь здесь?» – и не раздеваясь, легла. Он сел рядом, расстегнул рубашку на ее груди, зарылся лицом в горячую влажную ложбину… Сбылись мечты!

Мы с ним познакомились в музее Ахматовой, в Фонтанном доме. Там на первом этаже продавались книжки, я искала что-нибудь Саши Соколова. Он стал про него что-то рассказывать. Потом дала ему свой телефон. Вернее, не свой, а старшей сестры – я тогда только приехала в Петербург из Луховиц Московской области, жила у нее. Она два года как в Питере устроилась.

Потом он был в больнице на какой-то операции – перелом руки, кажется. Потом, когда выписался, всё звал в гости. Однажды к нему приехала, осталась ночевать. Когда он трезвый – нормальный, но пил всё больше.

В общем, всё это стало доставать. А он говорил по пьянке – будешь трепыхаться, угощу тобою полсоюза писателей, ту, которая не импотенты, в том числе и творческие, хотя где ж таких набрать?

Потом ему звонила, но приезжала уже редко. Однажды его хорошо помучила. Я тогда подрабатывала в баре на студенческой дискотеке в «тряпке». Познакомилась там с парнем и девчонкой. У них была своя тема про свободную любовь. В общем, спросили, хочешь побыть с нами? Я к ним поехала, мне понравилось. Потом ему рассказала. Он весь аж на говно изошел.

Я знала, что он собирается уезжать в Германию. Года через три встретила его на Владимирской, говорю: «Ты еще здесь?» Оказывается, приехал на месяц. Я уже вышла замуж, но и тот дураком оказался – за волосы меня таскал, говорил: я знаю, тебе нравится, у тебя мазохистские наклонности.

А он просил позвонить, хотел встретиться, но я не позвонила, хотя и хотела – все-таки, он был у меня первый…

Потянулись странные дни, странные ночи для него потянулись. Мириам приходила каждый вечер, оставалась на ночь. Ее муж, Михаэль (тёзка!) при редких встречах на лестнице отворачивался, краснел и старался своё объемное тело как можно более ускорить. Видимо, стыдно было ему за поведение супруги перед человеком, затащившим ее в койку.

Они с Мириам почти не разговаривали, только о самом насущном: «Завтра придешь?» – «Да». Она совершенно не интересовалась, кто он, чем занимается. Лишь однажды спросила, как он сюда попал, на что он лишь неопределенно махнул рукой в направлении, как ему представлялось, северо-востока: «Оттуда! Руссланд…» Они встречались только у него, никуда, естественно, не выходили вместе. Такая вот любовь…

Сладким ли оказался «черный мед»? Сбылись ли его представления об африканских феминах? – бурная, огнедышащая страсть, «бродилище плоти»?! Нет, пожалуй, – воображение наше, как всегда, мчится далеко впереди реальности. И всё же, всё же…

Извивается и разевает пасть влажный дракончик, издает жалобные стоны кровать. Они одновременно, хотя и разными маршрутами, штурмуют высочайшую вершину Земли – Пик истинного наслаждения! Ну же, Маришка, ну!!!

Но почему всё ироничнее улыбается своими золотыми губами венецианка, почему всё скептичнее кривится Арлекин-Пьеро? Может быть, потому, что по-прежнему всплывает в его снах та, теперь уже чужая девочка-жена, худенькая, нежная…

В ночь на пятнадцатое июня приснилось, что мы с Иркой находимся в какой-то клетушке коммунального гадюшника – вроде кто-то нам ключи от нее дал. Сначала – хорошо. Стопроцентное ощущение, что всё вернулось. Ирка – прежняя. Даже перепроверил себя – нет, это не сон. От счастья онемел!..

И вдруг отовсюду поперли какие-то полууголовные хари, мужские и женские: «Ходют тут всякие! Мы тут проживаем! Не дадим об себя ноги вытирать!..» И – лезут, смотрят, как бы уже препятствуют уходу, не выпускают. Всё изгадили…