Михаил Окунь - Черный мед

Но губу ее на сей раз рассмотрел хорошо. Действительно, треугольником спускается вниз, укрывая нижнюю. И, о боги, отверстие в ней! Может быть, когда-то в детстве ей в родном племени вставляли в губу серьгу или подвешивали грузик, чтобы тем самым наилучшим образом подготовить будущее секс-сокровище для изощренных половых битв?

Точно такую же губу я видел на полотне какого-то безвестного немецкого художника раннего Средневековья, висящем в Штутгартской картинной галерее, – и не у кого-нибудь, а у самого дьявола! Голый, рогатый, с продырявленной губой, раздвоенным языком, с половым членом, заканчивающимся глазастой змеиной головкой! Чем не секс-символ эпохи? Только вот какой? – той или нашей?

К слову, в этой галерее есть весьма любопытные картинки. На одной, – примерно того же периода – изображена сцена вывода Христа из узилища на казнь. Кругом лютует толпа с преобладающим количеством каких-то отвратительных уродцев (вот откуда Брейгели пошли!), вытворяющих черт знает что. В глумлении особенно усердствует некий типаж, облаченный в короткие штанишки и жилет из золотой материи, на голове его красуется тюрбан. На второй картине диптиха этот же персонаж во время крестного пути с увлечением пинает сына Божия ногами. Но ведь и за таких мудочёсов Искупитель страдал!

Итак, Христа сводят по каменному крылечку, под ступеньками которого сбоку живописец тщательно изобразил небольшое зарешеченное оконце. А в нем торчит… типичная запорожская физиономия – длинные вислые усы, бычья шея, оселедец. Недовольный вид имеет казаченька – полонили вражьи ляхи, в подпол заперли, не сегодня завтра, глядишь, как нонешнего замухрышку на казнь лютую повлекут… Беда, да и только!

Ночные ларьки из его жизни ушли, но зато пришли круглосуточные автозаправки с аккуратными магазинчиками при них. Правда, в пределах досягаемости их было всего две, а идти до ближайшей было черт знает сколько. Не то, что отечественные ларьки, щедрой рукой рассыпанные по всему пространству родины. Но для бешеной собаки сто километров не крюк! С похмелья он, по обыкновению, вскакивал часа в три-четыре ночи и, превозмогая состояние, по возможности бодро шел в нужном направлении.

Путь его лежал мимо огромного стеклянного куба окраинного супермаркета, типового бетонного здания бумажной фабрики, какой-то инопланетной «тарелки» гигантских размеров на четырех металлических ногах, фитнес-клуба, всё того же «Эрос-центра» с призывными всполохами красно-синих огней – работаем до последнего клиента! Кстати, автомобильные парковки двух последних учреждений были остроумно объединены. Мол, догадайся, где провожу досуг! А на сетчатом заборе фабрики красовался большой щит, на котором белым по синему было начертано следующее откровение: «Алкоголизм („Alkoholismus“!) не привычка, а болезнь». Вероятно, рядовые местные бумагоделатели отнюдь не брезговали той самой субстанцией, которая эту «не привычку» вызывает.

«Прекрасно! – подумал он, в первый раз ознакомившись со столь полезной информацией. – Не горько мне, а радостно от этой новости! Эх!»

В ту ночь, дойдя, наконец, до пункта назначения, он бойко-весело поздоровался с несколько настороженным продавцом (услышав ковыляющий немецкий говор, тот насторожился еще больше), взял ноль семь коньяку, бутылку красного вина и небольшой пузырек какой-то слабоалкогольной шипучки из холодильника, чтобы освежиться на обратном пути. И снова вышел под небо, усеянное крупными яркими звездами. Над самой головой растопырило клешни созвездие Рака.

Пятью минутами позже, проходя мимо стеклянной будки автобусной остановки, он вдруг различил пристроившуюся на лавочке фигурку. Он осторожно подошел – и от неожиданности даже выплюнул изжеванную зубочистку. В свете фонаря на него смотрело заплаканное лицо Мириам. Он, не раздумывая ни секунды, плюхнулся рядом с нею на лавку, свинтил коньячную головку.

Только что початую бутылочку шипучки она от него приняла и жадно присосалась к горлышку. А вот говорить с ним, похоже, не желала. Да ему это было не особенно и нужно. Зелье, хоть и не дотянувшее малость до научно установленной великим химиком Менделеевым нормы в сорок градусов, быстро сделало своё дело. И он поплыл…

Он обнял ее за плечи, приблизил лицо к ее лицу. Он слизывал слёзы с черных блестящих щек, втягивал поцелуем нижнюю губу Мириам, плотно уложил ладони ей на грудь, с дрожью ощутив, что эти холмы ничем, кроме ткани рубашки, не прикрыты. Действительно, в подпорках они совершенно не нуждались, стояли сами собой.