Эдуард Снежин - В тенетах суккуба

Ничего лишнего, всё целесообразно.

Видимо, девушки пришли к такому же мнению и о хозяине квартиры, т. к. раскованно заулыбались и сели в кресла. Себе я поднёс стул и взял в руки бутылку с коньяком.

— Ой, девушка на картине — вылитая Татьяна. Это её фотография? — спросила Марина, заметив репродукцию над тахтой. Она всегда говорила громким, бесцеремонным голосом, как Дана из телепередачи «Армейский магазин», к тому же, смахивала на неё по внешности.

— Это мадонна Леонардо да Винчи. Татьяна тогда ещё не родилась, — объяснил я.

— А я думала — будем записью заниматься, — сказала Лариса, глядя на коньяк.

Она сидела лицом к солнцу, и я понял, наконец, секрет её больших глаз, так смутивших меня в киоске — глаза её как хамелеоны, играли всеми цветами радуги, но не отражённым светом, а активно излучаемым изнутри.

Столь редкое качество сразило меня вконец, в голове промелькнуло страстное, безнадёжное желание слиться с ними, раствориться в них.

— Можно и записью заняться, — продохнул я.

— Ну, уж это без меня, — сказала Марина, — кстати, мы тоже принесли вино, — и она достала из сумочки подруги, поставленной на угол стола, бутылку неизменного бюракана.

Насколько я знал Марину раньше, она всегда отличалась прямотой выражения своих мыслей.

— Но мы хотим выпить коньяку. Правда, Лариса? — продолжила блондинка.

— Люблю коньяк — налей земляк! — продекламировала Лариса и пододвинула рюмку.

— О, да ты не робкого десятку! — подумал я и разлил «Арарат».

Сразу похорошело, девчонки затребовали музыку. Я включил жизнеутверждающую «Европу».

— Всё-таки зарубежная попса лучше нашей, — прозвенел Ларисин колокольчик, она подняла на кресле руки кверху и, помахивая ими, стала подпевать в такт песне.

— Ты серьёзно увлекаешься музыкой? — спросил я.

— Старший брат приучил.

— Так у него, наверно, всё есть, что у меня.

— Он уехал с предками в Волгодонск, я живу одна.

— А что они уехали?

— Юг есть юг.

— Не ври Лариса, — сказала Марина, — у неё папа импотент по радиации, а мама здесь загуляла. Зато у Лариски теперь отдельная квартира, предки оставили её доучиваться в колледже.

— Так сразу всё и выдала, дура! — огрызнулась Лариса.

Колледж в нашем городе считался его гордостью. Туда брали не всех, а по тестовому отбору. Значит красавица ещё и с умом.

— Да, ладно, пошли танцевать Вадик!

Марина выхватила меня со стула и заприжималась в танце горячим телом.

— Ты что всё ещё один? У тебя есть девушка?

Я знал, что Марина разведена.

— Нет и не надо, — ответил я лицемерно.

— Да уж на твоей Тане свет клином сошёлся. Подумаешь!

Я промолчал.

— Займись Ларисой, — предложила партнёрша, — знаешь, она такая… — загадочная! — наконец, подобрала она слово.

Мне стало весело, и я расхохотался.

— Что ты гогочешь?

— Знаешь в чём загадочность всех женщин?

— В чём?

Я наклонился к уху Марины, чтобы не услышала подружка, и прошептал:

— У всех женщин есть п … а, но ведут они себя так, как будто её нет.

— Наха-а-л! — жеманно пропела блондинка.

— Тогда нахал, не я, а Пушкин, это он открыл, вон, видишь, на полке, стоят его «Записки»?

Я заметил краем глаза, как Лариса, то ли ревниво, то ли осуждающе, следит за нашей болтовнёй.

— Вот, дурак, вдруг она что расслышала, — закорил я себя.

Музыка закончилась, мы сели и продолжили возлияние.

Потом я поставил свой любимый «Пинк Флойд» и пригласил на танец Ларису. Она на каблуках была, почти, одного со мной роста — под метр восемьдесят, и поэтому наши взгляды уперлись. В гляделки я ей явно проигрывал.

— Голова идёт кругом от твоих глаз, — выдохнул я.

— А Вы тоже мужик ничего, люблю бородатых, — отвечала девушка.

— Не надо шутить Лара, я в отцы к тебе гожусь.

— Ты что, тоже с радиацией работаешь? — простенько перешла она на «ты», а сам вопрос содержал интимный прозрачный намёк.

— Да нет, я электронщик, — выдал я прямой ответ, пропустив намёк.

— Да? А я хочу программисткой стать.

— Сколько тебе лет?

— Скоро шестнадцать.

— Так тебе пятнадцать? — вконец, изумился я.

— А ты сколько думал?

— Ну, извини, по фигуре лет восемнадцать — девятнадцать.

— Фигура — дура. Акселерация! — захохотала она.

Мне, однако, стало не смешно. Когда на следующий танец я пошёл с Мариной — этикет обязывал меня приглашать дам по очереди, то начал сбиваться с ритма, и отвечал невпопад на её болтовню. Когда мы вернулись на место, то я заметил на столе прямо передо мной кусочек бумаги. Я развернул его. Там было написано: «Я не шутила». Кровь бросилась мне в голову, но потом я успокоил себя: «Так не бывает, просто вот маленькая девочка придумала игру в почту».