Элизабет Эштон - Альпийская рапсодия

Майское солнце согревало альпийский луг — изумрудный оазис, окруженный темной зеленью хвойного леса. Деревья поднимались вверх по склону, постепенно становясь все реже и реже, а затем исчезая совсем. Извилистая тропинка пересекала луг, спускаясь вниз к берегу ручья, где превращалась в широкую дорогу. Ручей скрывался в узком ущелье, устремляясь вниз к озеру в долине. Там, где ущелье рассекало лесной массив, на фоне лазурного неба вырисовывались четкие контуры серых гор, увенчанных снежными шапками.

Среди луговой травы то тут, то там виднелись ярко-синие цветы горечавки, а под деревьями уже расцвела кислица. В тени, куда еще не добрались солнечные лучи, лежал большой плоский валун — удобное место для отдыха путешественников, поднимающихся к горным перевалам.

Но сегодня не альпинисты отдыхали на этом камне. На нем сидела грустная девушка, у которой явно не было намерения куда-то подниматься. Она пришла на луг в поисках уединения и нашла его, потому что это место было совершенно безлюдным.

Вокруг стояла такая тишина, а девушка сидела так неподвижно, что любопытная белка подобралась к ней совсем близко, а коричневая ящерица уютно устроилась рядом на стволе упавшего дерева погреться на солнце.

Но Ивлин Риверс — так звали девушку — не замечала ни белку, ни ящерицу; с некоторых пор она была совершенно равнодушна к окружающей ее красоте. Взгляд девушки был как всегда обращен в свое прошлое, которое и теперь, два года спустя, все еще не отпускало ее.

На левой руке она постоянно носила тонкую белую перчатку; сейчас, поддавшись внезапному порыву, девушка сдернула ее и с отвращением посмотрела на свои слабые бледные пальцы. Одна фаланга на мизинце отсутствовала.

После несчастного случая ее друзья, пытаясь утешить Ивлин, говорили:

— Тебе повезло, что пострадала только левая рука.

Но пианисту нужны обе руки и совершенно невредимыми, а музыка была смыслом жизни Ивлин Риверс.

Ивлин была восходящей звездой; ее последний концерт поднял ее на самую вершину успеха. Перед девушкой открывались горизонты мировой славы. Ее уже называли блестящей, гениальной пианисткой. Кроме прекрасной техники Ивлин обладала той силой и страстью, которые позволяли ей вдохнуть новую жизнь даже в самые заигранные произведения. С самого детства посвятив себя музыке, она никогда не жаловалась на трудности, и наконец ее многолетний упорный труд был вознагражден.

В годы романтической юности ее собственное имя казалось ей слишком прозаичным для звезды, которой она намеревалась безусловно стать. Она назвала себя Изабеллой Равелли; такие как у нее классические черты лица и густые черные волосы вполне могли принадлежать итальянке. Гарри смеялся над ее псевдонимом, считая его претенциозным и изобретая всякие абсурдные прозвища, вроде Риплены или Раллентанды. Но выступлений Изабеллы Равелли ждала вся Европа.

И один Гарри был виноват в том, что им не суждено было состояться, хотя за свою беспечность он и заплатил собственной жизнью.

Гарри Тревер был еще большей знаменитостью в свой области, чем Ивлин в музыке. Он уже достиг всех возможных вершин. Уже будучи чемпионом мира по скоростному спуску на лыжах, он продолжал завоевывать кубки и золотые медали на всех самых престижных соревнованиях. Красивый, обаятельный, он, казалось бы, воплощал в себе все то, что любая девушка мечтает найти в своем возлюбленном. Но в тот трагический вечер они с Ивлин поссорились всерьез. Гарри настаивал, чтобы она оставила музыку и вышла за него замуж немедленно. Он выбрал совершенно неподходящий для этого разговора момент, когда отвозил ее домой после того памятного концерта. В тот вечер Ивлин играла Листа, сложного для любого пианиста композитора, и аккорды «Венгерской рапсодии» все еще звучали у нее в ушах.

Она искренне любила Гарри и хотела стать ему хорошей женой, поэтому была согласна пойти на компромисс.

— Дай мне год, — попросила она. — Всего один год для моей музыки, а потом, обещаю тебе, я все брошу и выйду за тебя замуж.

— Тебе не надо все бросать, — снисходительно сказал Гарри. — Разные благотворительные организации с радостью примут тебя в свои ряды. Мне только не нравится, что ты в течение целого года будешь гастролировать по всей Европе. Ты ведь забудешь меня.

— Ты же прекрасно знаешь, что такого никогда не случится. Ради этого успеха я так много работала, что заслужила право увидеть плоды своего труда до того, как перестану выступать. Всего один год, Гарри.