Паркинсон Кийз - Любовь в наследство, или Пароходная готика. Книга 1

Клайд взял напрокат коляску с лошадью и отправился в путешествие по отвратительной дороге, колея которой уже успела заполниться жирной рыжей грязью. Он выехал рано утром, и хотя расстояние от Ричмонда до поворота на Сорренто, слабо подходящего под описание подъездной дороги к плантации, было якобы всего десять миль, он добрался до цели только к вечеру. Он ехал и ехал по полям, некогда сказочно плодородным, но теперь пустым и бесплодным; затем въехал в тенистую рощу, где ветви дубов почти касались его лица, но так еще и не обнаружил признаков дома или чего-нибудь, напоминающего подъезд к нему. Наконец, когда он решил было, что безнадежно заблудился, ветви деревьев словно распахнулись — и он очутился на лужайке, заросшей по краям густым кустарником, а за ней увидел красивый фасад особняка, который, несмотря на упадок, смотрелся величественно и строго.

Подстегнув уставшую лошадь, он направил ее по широкой, заросшей травой дорожке, ведущей к главному входу. Шнурок колокольчика бессильно болтался, однако звонок сработал. Клайд услышал, как звонко задребезжал колокольчик, а затем звук повторился, будто перенесенный эхом на далекое расстояние. Правда, пока Клайд не позвонил трижды, никто ему не ответил. Только после третьего звонка он услышал шаркающие шаги, медленно и неуверенно приближающиеся к двери. Наконец отодвинулся засов, при этом послышалось чье-то недовольное бормотание, и дверь отворилась. Взору Клайда предстал неряшливый, очень старый и очень дряхлый негр.

— Дома ли миссис Кэри и миссис Пейдж? — осведомился Клайд.

Негр приложил к уху ладонь и прошепелявил:

— Простите, шер. Плохо шлышу.

— Дома ли миссис Кэри и миссис Пейдж?! — повторил Клайд. На этот раз он кричал.

— О, да, да. Будьте любезны, пройдите в гоштиную! Што мне шкажать миш Шофи? Хто пришел?

— Скажи, пришел мистер Клайд Бачелор.

— Миштер Хайд, да, да. Миш Шофи, конешно, будет ошень рада увидеться с вами.

Разумеется, приход Клайда ее вовсе не обрадовал. Да, она была безупречно учтива, ибо условности и положение не позволяли ей вести себя иначе. Она приняла соболезнования по поводу смерти зятя. Да, все обстояло весьма печально. Казалось, полковник начал постепенно выздоравливать… и всех это очень воодушевило. Вообще-то он был почти ее ровесником… Но тут дала себя знать старая рана, она открылась, и в нее попала инфекция. Да, прошло уже почти полгода… Во время траура они с дочерью вернулись на плантацию.

Поскольку Клайд еще ни разу не видел миссис Кэри не в трауре, то он испугался, что Люси будет буквально погребена под траурным одеянием. Он вспомнил, какой свежей она всегда выглядела, какой милой была в серо-лиловых одеждах, и ему была ненавистна мысль о том, что теперь она с ног до головы в черном. Однажды она чуть ли ни извиняющимся тоном объяснила ему, что мужа угнетают черные цвета возле его постели и поэтому она не носит темного, хотя по обычаю должна носить, ведь погибли ее отец и братья. Что ж, теперь это неизбежно — Люси будет в черном. Между тем отвращение при этой мысли смягчалось осознанием скрытого за этим трауром содержания: ведь Люси больше не была женой другого человека и, в конце концов, после долгого ожидания с тех пор, как он впервые услышал ее голос за стеною сада, он сам мог бы сделать ей официальное предложение руки и сердца.

— Мне бы не хотелось, чтобы вы подумали, что я явился нарушить ваше уединение. Ваше или вашей дочери, — проговорил он. — Но прежде чем я уйду, мне бы хотелось засвидетельствовать ей мое почтение.

— Мне очень жаль, но в настоящее время моя дочь не в состоянии встречаться с кем-либо.

— Она больна? — с тревогой спросил Клайд.

— Нет, не совсем так… Но, разумеется, она совершенно убита горем и…

Клайд перебил ее.

— Я буду предельно тактичен и не произнесу ничего, что могло бы прибавить ей горя, — поспешно сказал он.

— Я еще не закончила, мистер Бачелор. Моя дочь совершенно убита горем, и, кроме того, ей пришлось перенести самое серьезное испытание, какое выпадает на долю женщины. Менее двух недель тому назад после продолжительных родов, вне всякого сомнения, удлинившихся вследствие потрясения, связанного с потерей мужа, она родила девочку. И теперь все еще лежит в полном изнеможении.

Первой реакцией Клайда на эти слова была едва скрываемая ярость. Так, значит, этот герой сражений, несмотря на слабость и раны, все же оказался способен зачать ребенка! Клайд был убежден, что Люси не стала бы пренебрегать своими супружескими обязанностями, но неужели она исполняла их охотно? А может быть, и радостно принимала объятия умирающего человека?! Клайду стало не по себе при мысли, что ребенок мог явиться результатом подчинения, такой ребенок намного неприятнее, чем рожденный в супружеской радости.