Габи Шёнтан - Мадам Казанова

Для меня уже не было никакого смысла оставаться в Аяччо. Но куда я могу теперь отправиться? Обратно в Корте? Из двух зол я выбрала меньшее и решила все же остаться, несмотря на очевидную бессмысленность своего пребывания в этом городе — дело в том, что Карло уехал в Париж, где он должен был представлять интересы Корсики в Законодательном собрании. По-моему, его не особенно беспокоило, где я буду ожидать его возвращения — у Бонапартов или у себя дома. А может быть, он так же разочаровался во мне, как и я в нем? Мое сердце наполнилось возмущением и беспокойством за свое будущее, ведь при расставании Карло сказал мне:

— Эта короткая разлука облегчит наше ожидание. Не пройдет и года, как мы будем мужем и женой.

А я в этот момент подумала: «Боже мой, целый год — какой огромный срок…»

Но случилось то, что часто потом происходило в моей жизни: один мужчина исчез — другой появился.

Карло уехал во Францию, чтобы сделать себе карьеру в качестве представителя Корсики в Законодательном собрании, а Наполеон вернулся из Франции, чтобы сделать карьеру на Корсике.

Мы встретились с ним однажды вечером, как только он приехал домой. Я вдруг услышала возбужденные голоса, доносившиеся с верхнего этажа дома, а затем увидела тетю Летицию, которая перегнулась ко мне через перила веранды. Ее глаза сияли, а щеки раскраснелись от волнения.

— Оба моих сына приехали! Поднимайся скорее наверх, Феличина, — позвала она. — Поднимайся и познакомься со своими кузенами.

Вся семья собралась в зале. Во главе стола сидел какой-то молодой человек, а на коленях у него расположилась маленькая Мария-Антуанетта; она щекотала его толстую шею и визжала при этом от удовольствия. Когда тетя Летиция подвела меня к нему, молодой человек опустил девочку на пол и вежливо встал. Какой же из двух братьев стоял передо мной? У этого были карие глаза и приятное, ничем особенно не примечательное лицо. Капризно сложенные полные губы компенсировались его приятными манерами.

— Меня зовут Джозеф, — представился он, взяв мою руку. — Я счастлив увидеть свою прелестную кузину.

Джироламо с испуганным видом расположился между столом и стеной, ковыряя пальцем в носу. Вид старших братьев — двух незнакомых мужчин — привел его в смущение. Луиджи, облокотившись на стол, задумчиво жевал собственные толстые щеки. Тетя Летиция обняла меня; от переполнявшего ее чувства гордости голос счастливой матери стал выше на целую октаву:

— А вот мой сынок Наполеон, лейтенант.

Офицер, который стоял, опираясь на камин из желтого мрамора, был, пожалуй, даже ниже среднего роста. В своей простой офицерской форме темного цвета он выглядел худощавым, смуглое лицо — слишком бледным. На лицо нависали длинные спутанные волосы, и оно сохраняло необычайно напряженное выражение. В общем, я была разочарована. Не потому, что ожидала чего-то особенного, просто эта тонкая фигура имела действительно жалкий вид.

Когда я подошла к нему, Наполеон вдруг улыбнулся, отчего в его лице исчезло прежнее напряжение, оно словно помолодело. Его улыбка была неотразимо мягкой, привлекательной и одновременно требовательной. Когда он взял мою руку, я подумала, что с помощью одной лишь этой улыбки он может распоряжаться людьми, как только захочет.

Я почувствовала, как от его прикосновения по моему телу пробежала дрожь. Я словно ждала именно этого человека, ждала прикосновения его руки. С самого первого момента нашей встречи я желала только его одного — в этом не было никаких сомнений.

Наполеон не проронил ни единого слова, лишь в его глазах появилось внимательное и настороженное выражение. Я покраснела.

По случаю приезда сыновей тетя Летиция устроила роскошный ужин с вином, которого на этот раз не разбавила водой. За столом царило оживление, однако вскоре выяснилось, что единственным здесь оратором был Наполеон. Я взглянула на Джозефа — неужели ему нечего сказать? Но он продолжал сидеть со скучающим и отсутствующим видом, словно смирившись с тем, что роль говоруна за столом принадлежит его младшему брату. Наполеон же высказывал вещи, прямо противоположные тем, что когда-то говорил Карло. Он выступал против короля и всей аристократии.

— Я презираю высшие слои французского общества. Они находятся на грани распада, — заявил он. — В великой новой эре, которая вот-вот должна начаться, для них уже не будет места.

Карло говорил мне, что народ Франции восстает против своего короля, но я устала от рассуждений и не особенно вдумывалась в его слова. Мне надоела политика, а Франция вообще для меня находилась где-то по ту сторону луны. Однако сейчас я увлеченно слушала Наполеона — человека, который приехал из этой далекой страны и теперь объявлял, что Великая французская революция дает ему надежду на обретение Корсикой независимости, на автономию нашего острова. До сих пор я практически ничего не знала об истории Корсики, мне даже не приходило в голову, что другие страны сами творят свою историю. Честно говоря, мой кругозор был довольно узок — он ограничивался городами Корте и Аяччо ну да еще каким-нибудь новым платьем, красивым платком, а зачастую моими личными проблемами. О возвращении на остров нашего национального героя генерала Паоли я узнала лишь потому, что его доверенным лицом выступал Карло. «Политика существует для мужчин, а женщины созданы для любви», — так говорил когда-то мой отец. Поэтому я никогда особенно не интересовалась политикой. Однако при первой же встрече с Наполеоном в тот вечер я поняла, что интересным может быть все то, что интересует твоего мужчину. Всякие имена, даты, идеи, меткие выражения — все это вихрем закружилось в моей голове, и тем не менее я готова была слушать Наполеона хоть всю ночь. Я вся трепетала от взгляда его светлых глаз, от звучания его голоса, от самого его присутствия. Он нисколько не походил ни на одного из тех мужчин, которые когда-то нравились мне, и все же в нем самом, во всем его облике присутствовало нечто — какая-то энергия или тайная сила, — от чего приходила в волнение вся моя сущность.