Ежи Косински - Игра страсти

Она откладывала журнал в сторону, отводя глаза и принимая позу, свидетельствовавшую о том, что она теперь доступна, при этом не делая ни единого пошлого движения, ни одна часть ее тела не была слишком скованной, не позволявшей ей предложить себя.

Теперь их было трое, а стойло стало их ложем. Животное, которое очутилось рядом с мужчиной и женщиной, было соединено с ними, нагота их тел заставляла их понять, что животное всегда было голым, голыми были его морда и бока, ляжки и спина, все части тела его отдавали теплом, их можно было понюхать, посмотреть, потрогать.

Стелла облокачивалась о металлическую кормушку, прутья которой отпечатывались на ее бедрах, вяло опускала руки, откуда было понятно, что она не станет цепляться за нее, если ей придется отступить в сторону.

Он протягивал к ней руки и, взяв ее за волосы, осторожно приближал к животному. Ее белое, гладкое, прохладное тело соприкасалось с темным, покрытым шерстью, влажным, жарким телом лошади. Волосы женщины ниспадали с ее плеч на шею лошади, смешиваясь с гривой.

Он прижимал ее спиной к лошадиным ребрам, так что она опускала вдоль них руки, положив голову на холку — туда, куда кладут седло. Он сдавливал ее своим телом, а лошадь обволакивала ее своим теплом, затем медленно двигал в сторону крупа. Руки ее были по-прежнему опущены, головой она гладила бедро животного, которое поддерживало боком ее спину. Фабиан наваливался на нее, раздвигая коленом бедра и ощущая раскрытую и влажную плоть.

Затем он ставил ее сзади лошади лицом к крупу — вытянутые руки ее касались гривы, а хвост, словно шаль, закрывал ей грудь и живот — и опускался между бедер, смешиваясь с ее собственными волосами. Он наваливался на нее всем весом, заставляя податься вперед и лечь на круп, после чего овладевал ею сзади, а жеребец, терпеливый и молчаливый партнер их молчаливой игры, стоял в это время неподвижно.

Затем Фабиан медленно нагибал ее и удерживал в таком положении под животным, которое смотрело на то, как она сует голову между его передними ногами и коленями и прячет тело под его влажной грудью. Теперь из самостоятельного существа, теплой стены, к которой можно прижаться, лошадь становилась как бы продолжением его самого.

Порой, когда она не могла больше владеть собой, когда ее тело изгибалось дугой, а молчание рвалось от отдаленного стона, переходившего в крик, который мог превратиться в слово, вопль, который мог стать речью, Фабиан осторожно извлекал ее из-под животного. И когда лошадь, удивленная тем, что от нее убрали источник тепла, снова наклоняла голову, чтобы посмотреть на них обоих, Фабиан ставил девушку на ноги. Придерживая ее, он вел ее мимо пони из теплого стойла узким проходом в кладовую. Там было прохладно, и воздух был пронизан острым мускусным запахом кожи, веревок и металла.

Чтобы приготовить арену для Стеллы и себя, он прижимал к стене вращающийся стеллаж с полками, на которые были сложены друг на друга седла, похожие на мертвых птиц с уныло опущенными ощипанными крыльями. В углах лежали уздечки, сетки, недоуздки. На свободный участок пола он бросал куски войлока и мохеровые чепраки, затем опускал на них, словно в бассейн без берегов, ее покорное тело. В ногах у нее, похожие на обнаженные корни огромного упавшего дерева, кучей валялись нахрапники и поводья. Над ней возвышались выстроившиеся вдоль стены поддоны, на которых с верхом были наложены тускло сверкавшие удила, трензели, подгубные ремни, скобы, мундштуки и всякие конские украшения. На крючках, вбитых в противоположную стену, висели стремянные ремни, подпруги, хомуты, грудные ремни, мартингалы, недоуздки, похожие на застывших свернувшихся змей. Окруженная тишиной, Стелла казалась одним из этих предметов, но изготовленным из более светлого и податливого материала.

Стараясь не поцарапать ей кожу или ушибить, Фабиан надевал ей на руки, плечи, кисти, щиколотки, колени, бедра некоторые из этих разнообразных по форме предметов, которые, казалось, были придуманы специально для нее. Он примерял на ней эти изделия, застегивая, подтягивая, завязывая, сгибая их одно за другим до тех пор, пока она не оказывалась в путах, взнузданная и препоясанная, превращенная в сверток, состоящий из металла, кожи и пеньки. Казалось, что ни одна часть ее тела не осталась свободной от уз, которые связали все ее движения. Порой Фабиан привязывал девушку ремнями к седлу из самой мягкой кожи, на которое усаживал ее, вставив ее ступни в стремена и связав их между собой, и привязывал к стременам руки, отчего груди ее опускались, а голова, как бы в поклоне, нагибалась к коленям. Тогда он надевал на нее хомут, засупонивал его так, что сжимал груди, и узкий ошейник прижимал ей голову, потом пропускал его под седло, так что девушка прижималась лицом к одному из коленей. Лежа на боку, привязанная к самой себе, она была изолирована от него, и, для того чтобы согреть ее, Фабиан надевал на нее широкую шерстяную накидку.