Эрик Сигал - Аутодафе

Второй епископ Чикагской епархии — крупнейшей католической епархии Америки, смотрел из окна кабинета на серые улицы. Он диктовал какой-то текст молодому выпускнику коллегии Святой Марии Озерной, а тот судорожно водил карандашом, едва поспевая за быстрой речью.

Зазвонил телефон, и молодой священник снял трубку.

— О-о… — Он онемел. — О, мой Бог…

— Кто это? — спросил епископ.

— Из Рима, Ваше Преосвященство, — не дыша прошептал молодой человек. — Поверить не могу, что говорю с самим Ватиканом, пусть даже и с оператором.

— Ну-ка, уточните, кто звонит, — распорядился Джордж Каванаг, стараясь держаться так, словно ничего особенного не случилось.

Секретарь спросил и тут же повторил услышанное:

— Некто по имени Тимоти Хоган.

— Мой дорогой Ежи! — воскликнул Джордж с деланным негодованием. — Вы говорите о выдающемся архиепископе и папском нунции. — Он взял трубку. — Salve, Ваша честь. Чему обязан этим звонком?

— У тебя есть для меня пять минут? — спросил Тим.

Джорджу показалось, что голос звучит как-то сдавленно, но он отнес это на счет плохого качества связи.

— Для тебя, Тиммо, у меня есть целых шесть. Что там у тебя?

Первым делом Тим сообщил о кончине Аскарелли.

— Искренне соболезную, — сказал Джордж. — Я знаю, как много он для тебя значил.

— Спасибо, Джордж. Мне надо обсудить с тобой один важный вопрос, — серьезным тоном объявил Тим. — Ты там один?

Второй епископ Чикаго поднял глаза и вежливо попросил:

— Ежи, ты не мог бы выйти ненадолго? Нам надо поговорить без свидетелей.

Молодой человек нагнул голову и удалился.

— Да, Тиммо. Если мои враги не напихали мне «жучков», мы можем говорить свободно.

— А-а, — ответил Тим. — Насчет врагов ты серьезно?

— Еще как! Если бы их у меня не было, можно было бы считать, что я плохо делаю свою работу. А теперь выкладывай, чем я могу тебе помочь.

— Я где-то читал, что ты входишь в состав Консультативного совета некоей ассоциации под названием Католическая пресса Америки. Я прав?

— Да, — подтвердил Джордж. — Правда, это называется Новая католическая пресса Америки. Только не говори, что ты написал книгу!

— Бери выше! — ответил Тим. — Что бы ты сказал, если бы тебе предложили издать английский перевод трактата Эрнешту Хардта о браке духовенства?

— Эрнешту Хардта? — В голосе Каванага появились почтительные нотки. — И когда я смогу увидеть рукопись?

— Видишь ли, — сказал Тим, — на тот случай, если ты, несмотря на высокое положение, остался верен своим принципам, я уже выслал тебе несколько дискет по «Федерал-Экспресс». Они на португальском, а английский перевод я думаю закончить через месяц.

— Я правильно понял, что переводчик назван не будет?

— Напротив, Джордж. Если мой перевод покажется тебе приемлемым, можешь поставить под ним мое имя.

— Не обижайся, дружище, но в благодарность за такое сокровище я обязан тебя предупредить: это не очень умный шаг с точки зрения твоей карьеры.

— Это тебя пусть не беспокоит, — ответил Тим. — Никакой карьеры у меня больше нет.

— Что? — изумился Джордж.

— Ты лучше сядь. Это долгая история.

Джордж внимательно выслушал рассказ Тима о его поездке по Бразилии с Хардтом в роли гида. Он был глубоко тронут.

— Если честно, даже не знаю, что тебе сказать. В глубине души я рассчитывал увидеть тебя на престоле святого Петра. Но в то же время готов признать, что за твою нынешнюю деятельность тебя можно причислить к лику святых. Хочешь, я помогу тебе найти преподавательскую работу в Штатах?

— Нет, Джордж. Я решил отдохнуть от церкви.

— И чем займешься?

— Прошу меня извинить, Ваше Преосвященство. Могу только намекнуть, что моя мотивация сродни той, что есть в восьмом стихе четвертой главы Первого послания от Иоанна. Спасибо тебе за все. Храни тебя Господь, Джордж.

В трубке раздались гудки, и Джордж Каванаг вполголоса процитировал упомянутые Тимом строки из Писания: «Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь».

Он задумался. «Надеюсь, она не менее мила и добродетельна, чем та, с которой ты был тогда в Иерусалиме».

Эли недоверчиво изучал гостя, нагрянувшего в шриф.

— Ты — ее сын? — спросил незнакомец.

Он был высокий и загорелый. Волосы от солнца совсем выгорели. Несмотря на все это, чувствовалось, что он не из здешних, так как на иврите он говорил немного неуверенно, со смешным американским акцентом.