Эрик Сигал - Аутодафе

Их ветвь осела на юге Франции, где в определенных районах, в том числе в Авиньоне и Экс-ан-Провансе, средневековые папы разрешали селиться евреям. Видали были французскими гражданами на протяжении пяти с лишним веков, пока не пришли нацисты и не сочли евреев новой разновидностью печного топлива. Те, кто выжил, не знали ни слова по-английски и потому решили эмигрировать в Квебек. Так они здесь и оказались.

Я рискнул провести небольшое расследование.

— Сколько Мириам лет? — спросил я.

— Восемнадцать, храни ее Господь!

— Почему же тогда она до сих пор не замужем? — Я поспешил добавить: — Мне, конечно, от этого только лучше…

— Ах, — улыбнулся Эйб, — брат говорит, никак не удается подобрать ей достойного жениха. Но если честно, когда ваш младший ребенок — дочка, да еще такой бриллиант, как Мириам, вы не станете спешить выдавать ее замуж. Вообще-то, в последний год или полтора брат все же смирился с неизбежным и потихоньку вел переговоры кое с какими семьями. Мне кажется, один ему даже понравился — сын Десслеров, — но тут взбунтовалась Мириам…

— Как она это мотивировала? — разволновался я, в душе надеясь, что причиной стал не солидный возраст претендента — как у меня.

— Она заявила, что он недостаточно ортодоксален.

Сердце у меня упало. Какая горькая ирония! Пойди я по стопам отца, моя принадлежность к ортодоксальной вере ни у кого не вызывала бы сомнений. А теперь — по крайней мере, в глазах реба Видаля — я «ковбой». Не многим лучше, чем «инопланетянин».

Ночь я провел без сна. Я ворочался, метался, гадал, хватит ли у меня времени исправиться. Даже такой любящий и ревнивый отец, как реб Видаль, не продержит ее в девицах до девятнадцати лет. Времени у меня было в обрез.

На следующее утро в шум я был удостоен особой чести возглашать отрывок из Пророков. Вокальными данными, как у сестры, я, конечно, похвалиться не мог, но зато имел мощные легкие, а я помнил, что компенсировать музыкальный слух громким голосом отнюдь не противоречит нашим традициям. Я пропел и молитвы, и сам отрывок во все горло.

Когда я поднимался на биму, сердце у меня колотилось не меньше, чем в день моей бар-мицвы, а руки вспотели даже сильней. Ибо на самом деле я только теперь становился мужчиной. Забудь я сейчас текст, запнись хоть самую малость — и другой возможности мне уже не представится. Сегодня у меня была одна цель — добиться руки благочестивой Мириам, и я ни секунды не сомневался, что она на балконе будет по книжке следить за каждым пропетым мною словом.

Закончив «исполнение», я услышал, как со всех сторон раздались одобрительные возгласы. Мужчины обменивались комментариями: «Сын рава Луриа…», «Думаю, Видаль сделал удачный выбор…», «Если Мириам, как обычно, откажется, я бы с удовольствием заполучил его для своей дочери…»

Потом, за обедом, случилась удивительная вещь. Хозяин дома рассуждал о части Писания, которая была предыдущей недельной главой, я цитировал Раши и всех прочих толкователей, каких только мог припомнить, и тут мою тарелку из-под супа взял ангел. Это Мириам — а не ее мать, как полагалось бы в такой ситуации — оказалась в непосредственной близости от меня под тем предлогом, что меняет мне тарелку.

Вынести эту близость было почти что выше моих сил. Мне безумно хотелось поближе вглядеться в ее лицо, но я сделал вид, что увлечен философствованиями ее отца. На самом же деле от ощущения ее неземного дыхания на моей щеке сердце у меня так и зашлось.

Закончив еду и прочитав молитву, я вежливо попросил у реба Видаля разрешения прогуляться с его дочерью — не наедине, конечно, а в чьем-нибудь сопровождении.

— Что ж, — заулыбался он, — если моя жена себя достаточно хорошо чувствует… Думаю, немного солнышка никому из нас не повредит.

Перспектива остаться вдвоем с Мириам привела меня в восторг. Ибо на самом деле вполне можно сказать, что мы были вдвоем. Реб Видаль с женой шли нарочито медленно, так что мы с Мириам быстро оказались метров на пятнадцать впереди.

Я опять занервничал и не знал, как начать разговор. Чем я его закончу, я хорошо знал — эта часть у меня была распланирована.

Скоро я обнаружил, что, при всей своей скромности, Мириам отнюдь не страдает робостью. Ее манера держаться чем-то напоминала Дебору. Она взяла инициативу в свои руки.

— Скажите, Дэниэл, — впервые она обращалась непосредственно ко мне, — чем вы конкретно занимаетесь?

— Ну, много чем, — неловко ответил я. — Преимущественно учу. Понимаете, в Новой Англии много евреев, которые живут разбросанно, и их необходимо было как-то организовать. Очень трудно сохранять свои религиозные традиции, когда вокруг деревьев больше, чем людей.